В стремлении – жить!. Анатолий Полишко

досаду после инсульта, предсказанного врачами ещё год назад. Всё же это произошло, несмотря на годовое кочевание по больницам и поликлиникам. Он досадовал на себя за то, что не послушал младшего сына Николая и увязался с ним и внуками Андреем и Артёмом на окучивание картошки. В то же время Иван Семёнович внутренне оправдывал свою настойчивость более или менее терпимым своим состоянием; последние полтора месяца как будто всё шло на поправку. День в поле прошёл нормально, но вечером, когда он остался один, а молодёжь уехала к себе домой, Иван Семёнович ощутил какую-то тяжесть в голове и подступающую к горлу тошноту. Вспоминая это, он материл себя последними словами за то, что сразу не позвонил сыну, хотя с тех пор, как умерла жена Глаша, между ним и сыном была строгая договорённость: звонить сразу же при ухудшении самочувствия и всегда созваниваться около десяти вечера. Но старший Полуэктив не любил дёргать по пустякам (как ему казалось) Николая и вообще изо всех сил старался не быть обузой никому. Даже когда случился второй инфаркт, не захотел пожить после выписки в семье сына. Тогда Николай, поговорив с женой Галиной, некоторое время жил у отца, помогал ему справиться с бытовыми проблемами и вернулся домой, только когда тому стало значительно лучше, предварительно заручившись клятвенным обещанием старика звонить ему перед сном.

      «Вот старый дурень, – мысленно клял себя Иван Семёнович, – ни скорую не вызвал, ни Коле вовремя не позвонил, когда мог!» Опять он вспомнил весь свой ужас и досаду, когда очнулся после инсульта на полу в зале и, изо всех сил напрягаясь, пытался дотянуться до телефона. После неимоверных усилий он дотянулся до трубки, но подняться и набрать номер он уже не смог. Старик упал, уронив трубку, и слёзы покатились из его глаз от своего бессилия и накатившейся неимоверной усталости. Ночь прошла в полузабытьи. Когда встревоженный телефонным молчанием отца Николай открыл дверь родительской квартиры и, быстро раздвинув диван в зале, уложил отца, Иван Семёнович поблагодарил сына и одновременно извинился.

      Ему казалось, что это он сказал, но на самом деле перекошенный рот издавал что-то невнятное, нечленораздельное и просто корявое. Младший Полуэктив вызвал скорую, работники которой сделали несколько уколов. Врач подозвал Николая и посоветовал ему не отправлять отца в больницу, намекая на отвратительный уход со стороны младшего медицинского персонала, и, если есть возможность, поухаживать дома за стариком. «Тем более к вашему отцу как к ветерану войны из госпиталя на дом будут приходить и врач, и медсестра», – сказал врач, и скорая уехала.

      – Сыыок ак деаай, – прошелестел Иван Семёнович, – оочу дома… – выдавил он из себя и не договорил вполне понятную фразу.

      – Конечно, пап, сейчас позвоню в госпиталь, вызову врача. А потом съезжу на работу и попрошу отпуск, тем более по графику он у меня через две недели. Думаю, дадут сейчас. У меня нормальный начальник. Не переживай, с твоим упорством и моим упрямством встанешь через месяц как миленький. Ты ж хотел, как минимум, дожить до 60-летия Победы. Вот и постараемся, чтобы дожил. Главное, не падай духом! – сказал Николай как можно твёрже, но в конце голос предательски задрожал, выдав неимоверное волнение и жалость.

      После того как пришла госпитальный врач, выписала лекарства и сообщила, когда будет приходить медсестра, Николай уехал решать вопрос с отпуском и приобретением необходимых препаратов и медицинских принадлежностей для лежачего больного.

      Иван Семёнович после уколов на некоторое время задремал, а когда очнулся, то понял, что прошло ещё мало времени, и он пока один. В горевшей голове навязчиво возникла мысль о скорой кончине. Но его неукротимая жажда жизни и стремление бороться за эту жизнь отметали эту мысль, его мозг ещё работал, и он уже начал обдумывать план этой борьбы. «Хрен тебе, костлявая, ещё поборемся!» – настраивал себя Полуэктив. И тут неожиданно пришла ещё одна мысль, которая возвращала его к прошлому: «А с какого возраста я помню свою жизнь?» Он мучительно пытался вспомнить раннее детство, но ничего не получалось. Казалось, что до инсульта что-то помнил. «Но что конкретно? Не помню!» – досадным внутренним голосом говорил он сам себе.

      «А вот вспомнил: тридцать третий год, голодный год на Украине. Да, точно, голодуха! И мне девять лет», – Иван Семёнович начал вспоминать свою, в общем-то, нелёгкую, но и в то же время, по его разумению, не зря прожитую жизнь.

      1

      Ванюшка стоял возле хаты и с надрывом, хлюпая носом и беспрерывно вытирая слёзы, плакал, иногда издавая что-то похожее на щенячье скуление. Он вчера понял, что такое смерть, когда похоронили его любимую сестрёнку Женю, и, проснувшись, не увидел её рядом с собой, как это было обычно.

      Мама сидела за столом. Её опущенные плечи, отсутствующий взгляд, заплаканное до синевы под глазами лицо и усталый вид напомнили Ване о случившемся.

      Слёзы подступили к глазам, он быстро выскочил на улицу, не желая показывать своей слабости, и дал волю своим эмоциям. Ване Полуэктиву было всего девять лет, но он уже осознавал, что мужчина должен быть сильным, смелым и терпеть все боли. Но боль от потери сестры он не мог пока ни унять, ни перенести.

      Женя была старше Вани на три года, и, несмотря на такую разницу в возрасте,