Воры. История организованной преступности в России. Марк Галеотти

однако на деле именно там сколачивали банды, укрывали беглых и хранили краденое. Начиная с середины XIX века в России происходила запоздалая промышленная революция, проводимая жесткими методами, обусловленными необходимостью усилить обороноспособность страны после неудачной Крымской войны (1853–1856). В период между 1867 и 1897 годами городское население европейской части России удвоилось, а к 1917 году выросло вчетверо[68]. И если часть будущих рабочих направлялись в города, привлеченные экономическими и социальными возможностями, то большинство буквально «выдавливались» туда из-за нехватки пахотной земли. По мере роста населения[69] доля безземельных крестьян в стране выросла почти втрое[70]. Так что для многих переезд в город, даже на время, был продиктован жизненной необходимостью.

      Неудивительно, что города становились колыбелью не только новых политических сил – в том числе будущей коммунистической партии, – но и новых типов преступности и преступников. За период между 1867 и 1897 годами население Санкт-Петербурга и Москвы выросло почти втрое, с 500 000 до 1,26 миллиона и с 350 000 до 1,04 миллиона человек соответственно[71]. Рабочие жили в основном в переполненных, плохо вентилируемых и грязных бараках, предоставленных работодателями, где порой спали на одних нарах по очереди[72]. И такие еще считались счастливчиками. В 1840-е годы отчет комиссии, изучавшей условия жизни городской бедноты в Санкт-Петербурге, нарисовал картину катастрофической скученности и нищеты. В одной квартире большого дома могло жить до 20 взрослых человек. В одном случае комнату площадью 6 квадратных метров делили в течение суток 50 взрослых и детей[73]. К 1881 году четверть всего населения Санкт-Петербурга жила в подвалах, где каждое спальное место делилось между двумя-тремя рабочими[74]. Условия были ужасными, рабочий день длился по 14 и более часов, зарплата была минимальной, а техника безопасности практически отсутствовала[75].

      Рабочие жили в тяжелых условиях и в бедности, лишенные всякого подобия поддержки и социального контроля, присущих деревенской общине, где уклад жизни определялся традициями и семьей, а основным авторитетом выступали старики. В городах же большинство рабочих были молодыми и холостыми, а такие стабилизирующие факторы, как «рабочая аристократия» или обязанности главы молодой семьи, еще не успели толком сформироваться. Многие искали спасения в алкоголе. По данным статистики, в конце 1860-х годов каждый четвертый житель Санкт-Петербурга подвергался аресту за преступления под влиянием алкогольного опьянения[76]. У молодых неженатых рабочих имелись и другие средства ухода от реальности[77]. Из-за этого быстро распространялись сифилис и другие венерические заболевания, а также росло количество проституток – как неофициальных, так и профессиональных, с «желтым билетом»[78]. Возникали и уличные банды, хотя мы знаем о них довольно мало. К примеру, банды «Роща» и «Гайда»

68

Peter Gattrell, The Tsarist Economy, 1850–1917 (London: Batsford, 1986), стр. 67.

69

Там же, стр. 50.

70

Nicolas Spulber, Russia’s Economic Transitions: From Late Tsarism to the New Millennium (Cambridge: Cambridge University Press, 2003), стр. 52.

71

Gattrell, The Tsarist Economy, стр. 67.

72

Robert Johnson, Peasant and Proletarian: The Working Class of Moscow in the Late Nineteenth Century (Leicester: Leicester University Press, 1979), стр. 84.

73

Reginald Zelnik, Labor and Society in Tsarist Russia: The Factory Workers of St. Petersburg (Stanford: Stanford University Press, 1971), стр. 52–56.

74

Lincoln, In War’s Dark Shadow, стр. 118.

75

Убедительный рассказ о полной бедствий жизни городских рабочих приведен в главе «Life in the lower depths» в книге Lincoln, In War’s Dark Shadow, стр. 103–134, а также в несколько приукрашенном художественными деталями, но все же достаточно точном с научной точки зрения исследовании Henri Troyat, Daily Life in Russia under the Last Tsar (Stanford: Stanford University Press, 1961) – особый интерес представляют главы 5, «Baths, traktirs and night shelters» (стр. 51–62) и 7, «The workers» (стр. 87–107).

76

Zelnik, Labor and Society in Tsarist Russia, стр. 250.

77

К примеру, в Москве в 1902 году на каждую сотню мужчин приходилось всего 39 женщин в возрасте от 15 до 39 лет. Johnson, Peasant and Proletarian, стр. 56.

78

См. Laurie Bernstein, Sonia’s Daughters: Prostitutes and their Regulation in Imperial Russia (Berkeley: University of California Press, 1995); Barbara Alpern Engel, Women in Russia, 1700–2000 (Cambridge: Cambridge University Press, 2003), стр. 99–100.