Кавказушка. Анатолий Санжаровский

не бойся… Я как-то говорила в бригаде, а вдруг меня прижмёт катнуться на время к сыну – как чуяла! – возьмётся ли кто собирать и мою норму? Нашлись такие. Взялись. Русико, Пация, Натела. Так что меня не будет, а норма моя будет исправно идти!

      – Ну, это куда ни шло, – смято посветил бледной улыбкой председатель. – Дальше. Дам я тебе справку, что ты, такая-то, направляешься к раненому сыну в геленджикский госпиталь. И что, ты пошла? Ка-ак?

      – Ножками! – радостно выкрикнула Жения. – Будешь спрашивать – до Греции дойдёшь! Язык до края земли доведёт!

      – Это ты-то будешь спрашивать? А по-каковски? Ну, за Абхазию выскочила, по-каковски станешь спрашивать? Ты хоть одно русское слово знаешь?

      Жения срезанно сникла.

      – Одно-то знаю… Здравствуй … – И трудно произнесла по-русски: – Д…ра-а…сти…

      – Не густо, калбатоно [4] Жения. Вай, как не густо… В справке я попрошу, чтоб помогали в дороге с транспортом, с ночёвкой… А вдруг ты посеешь мою бумагу? Ты для подстраховки выучи ещё несколько русских слов. Язык, знаешь, может и продать и выкупить человека. Тут на одном драсти далече не ускачешь. Уж запомни, пожалуйста, ещё такие: Гэлэнжик, госпитал, син .

      Возвращалась Жения от председателя и заведённо твердила про себя:

      «Гэлэнжик… госпитал… син… Гэлэнжик… госпитал… син… Гэ…»

      Жения осеклась, уколовшись взглядом о карточку Тамары на своей утлой пацхе, старинной избе-плетёнке. Карточка была на чёрной ленте. Лента широко закрывала посредине убитое лицо домика.

      "Ка-ак я могла забыть?.. Прости, сынок… Простите, раны… Не мучайте Вы больно моего Вано… Прошу Вас… Нельзя мне сейчас к Вам… Как же я оставлю Тамару? Мёртвые не ждут… Вот отмечу Тамаре сороковой день… Пообедает Тамара в последний раз дома, [5] тогда…"

      До больших поминок оставалось недели три. Времени вполне достаточно, чтоб проведать Вано. Но Жения не собиралась просто проведать. Она будет там непременно до того самого часа, покуда Вано не поднимется совсем. А сколько надо на это? Неделю? Месяц? Два? Разве кто скажет?

      И потому Жения уцелилась ехать только после сороковин.

      3

      В день отъезда Жения по первому зыбкому свету пошла к Тамаре. Поглаживая возглавие холмика, рассказала, куда едет, повинилась: не знаю, на сколько оставляю тебя одну, и слёзы, не спросившись, тихо закрыли Жении глаза.

      От Тамары она взяла назад к дому, а забрела на плантацию.

      Широкие печальные чайные ряды лились к ней, накатывались зелёными гребешками, обступали со всех сторон.

      Давно ли тут в непогоду с пристоном гудели дикие леса? Вместе с Датико пилила, корчевала пни… Копала, сажала чай… Датико нет уже два года дома, а чай его живёт, живёт…

      Жения очнулась. Её звали.

      Глянула в сторону, откуда слышался голос.

      Долговязик Бата, подросток, весело махал кепкой с подножки полуувечной полуторки.

      – Тётя! Я бы мог подбросить Вас до Сухума. Удачный попутный рейс. Мне с Вами по пути…

      Вечно этот Бата с шуточками!

      Они

4

Калбатоно – форма вежливого обращения к женщине. Буквально: госпожа, барыня.

5

В сороковины покойник обедает в последний раз за хозяйским столом (для чего и ставят ему прибор и кладут ложку). В.Даль.