Проект особого значения. Макс Глебов

Раньше его только на бабьи цацки пускали, он же дороже брюликов…

      – Да знаю я, – перебил Петров, – лет десять назад его к делу пристроили, оказалось на кристаллы таафеита столько информации записать можно, мама не горюй. Но война-то почему? Я не понимаю.

      – Ага. Кристалл в каждой флешке. А откуда?

      – Синтезировали…

      – Размечтался. Один чел случайно на наш Агинор наткнулся. Колупнул ногтем, а тут он, кристальчик вожделенный.

      – Это вы про Илью Замазкинда? Дак он же… Его же…

      – Посадили. А знаешь, за что?

      – Ну да, новости смотрел. За монополию. Ну за нарушение антимонопольного…

      Суслик засмеялся, подавился кашлем, на подбородок сбежала тонкая алая струйка, он размазал ее тыльной стороной ладони.

      – Замазкинд рейнджером был, эту планету нашел, начал качать минерал, разбогател за раз. И в Альянс не заявил, просто к рукам прибрал. А три года назад Альянс планету заново открыл. Прилетели, а тут шахты, поселки рудокопов. Удивились: это кто тут хозяйничает? А Замазкинд уперся: моя планета! Ему: нет в Альянсе собственности на миры. Планеты, их недра и тэпэ принадлежат человечеству. Ему даже компромисс предложили – руководить разработками и освоением Агинора. А тот ни в какую: моя, и все! Короче, посадить – посадили, а проблему не решили. У Илюхи тут не только шахты, у него тут собственная армия была, те еще отморозки.

      – Муравьи?

      – Ну. Они рудокопов под землю загнали. Вместе с семьями. Работайте! И не вылазьте. Кто шеро́хнется – мало не будет.

      Гена представил холодные темные пещеры, полные сжавшихся в ужасе людей, вокруг мужики с бластерами: шаг влево, шаг вправо – побег, расстрел на месте.

      – Что, убьют?

      Суслик опять попробовал рассмеяться, заперхал, выдувая розовые пузыри:

      – Убьют… Кабы… Там за главного Папа Сью, тот еще говнюк. Не смотри, что имечко бабье. Вся его кодла – сектанты. Носители последнего света. Слыхал? Вряд ли. Для них смерть – всего лишь шаг к следующей жизни. Значит, не наказание, а наоборот, типа, билет на следующий уровень. А вот боль… Они в этом специалисты. Могут заставить тебя жить болью годами, привыкнуть к ней и испытывать от нее наслаждение. Извращенцы. Суки.

      Петров еще хотел спросить что-то, но не успел, Ксения полголоса сказала непонятное:

      – Трое на одиннадцать.

      Суслик среагировал сразу: согнувшись, перебежал к ней, и, чуть высунув нос, глянул на улицу.

      Дальше все произошло так быстро, что Петров даже не успел испугаться.

      Жахнуло. Стена, та, под которой сидела Ксения, пузырем вдулась внутрь комнаты, лопнула, осыпаясь, увлекая за собой куски потолка, оконной рамы, зазвенели осколки. Все затянуло едким дымом, сквозь который сверкал плавящийся карбопласт.

      И стало тихо. Не абсолютно: пощелкивание, разрывы и крики остались, но превратились в почти неслышный фон. Тишина давила на уши, ломила виски – норовила сдавить голову так, что она лопнет перезрелым гранатом, выплеснув во все стороны красное и белое.

      Куча