Восемь белых ночей. Андре Асиман

же самое и с любовью, – бросил я, не до конца понимая, куда меня заведет это сравнение, но твердо решив его провести. – Можно мечтать об отношениях, находиться в отношениях, но быть мечтателем и любовником одновременно невозможно. Или возможно, Клара?

      Она минутку подумала, как будто смогла ухватить если не смысл аналогии, то по крайней мере ее уклончивый лукавый подтекст.

      – Это Вопрос Третьей Двери, мне такие нынче вечером не по зубам.

      – Куда там, – съехидничал Ролло.

      – Отвяжись, – огрызнулась она в ответ.

      – Ролло, полагаю? – наконец-то произнес я, пытаясь говорить как мужчина с мужчиной – этакий Стэнли, приветствующий Ливингстона.

      Она вспомнила, что не представила нас друг другу. Он протянул мне жирную ладонь преуспевающего финансиста, а также, добавил он, виолончелиста-любителя, личная жизнь которого – незапертый платяной шкаф.

      – Отвяжись. – Она выпустила последний жалкий залп.

      – Горгона, – парировал он.

      Не Горгона, подумал я, а колдунья Цирцея, которая превращает мужчин в домашних животных – впрочем, все равно такова их участь.

      – Горг, – фыркнул он чуть слышно и будто лязгнул собачьей пастью – им явно нравилась эта свирепая игра в кошки-мышки.

      Представить меня толком Кларе явно оказалось не по силам. Зато она сумела повернуть дело так, что мы, мол, сами виноваты, что раньше не обменялись рукопожатием. Воспитанные же люди, могли и сами догадаться, кто тут кто.

      – Знакомый Ганса, – пояснила она. – Да, кстати: а ты видел Ганса?

      Он пожал плечами.

      – А где Орла?

      – Я вообще почти никого не видел. Видел Бэрил, она сидела с Инки в голубой гостиной.

      – Инки здесь? – оборвала его Клара.

      – Только что с ним говорил.

      – А я не собираюсь.

      Он посмотрел на нее, явно не понимая.

      – Ты о чем?

      На лице у Клары появилось лукавое сожаление, причем оно само выдавало собственное притворство.

      – Инки на выход. – Она отвернулась, рассматривая новую сигарету, которую собиралась зажечь, и явно хотела возобновить разговор про «Белые ночи» Достоевского, поскольку с темой про Инки покончено. Но Ролло не так-то просто оказалось сбить с толку.

      – Говорю – на выход. Долой. В смысле, finito. В смысле, все кончено.

      Толстяк явно оторопел.

      – Инки меня бросил. Просек?

      – Просек.

      – Я просто удивилась, что он сюда притащился, вот и все, – добавила Клара.

      Ролло изобразил руками изумление.

      – Ну, вы двое просто вообще… вообще, – добавил он.

      – На самом деле мы ничего особенного из себя не представляли. Чистилище и сумерки с самого начала. Вот только милейший Ролло, да и все остальные наши знакомые не желали этого замечать. – Опять неясно, к кому она обращается: ко мне, Нью-Йорку или к себе.

      – А он-то знал, что ты… в сумерках и чистилище, как ты это называешь?

      Последние слова прозвучали колюче. Я сразу понял, что ответ будет