Между строк. Полина Александровна Раевская

на хер иди, дебил! – огрызается она.

      – За базаром следи, – цедит Мишка сквозь зубы и достает пачку сигарет.

      Маша собирается ответить, но Гладышев не позволяет.

      – Значит, слушай сюда, я повторять больше не стану. Вякнешь Борьке про своего хахаля, я тебя интернатовским скормлю живьем, поняла? Они отмороженные, Скопичевская, лучше не нарывайся. Хач твой, если рыпаться начнёт, останется без забегаловки, её подожгут только так. Мне пофиг, что там у тебя и кто, Шувалову будешь два года писать, как миленькая.

      – Думаешь, он потом тебе за это «спасибо» скажет? – усмехается Маша сквозь слёзы.

      – А мне никакое «спасибо» и не нужно, мне надо, чтобы мой друг не натворил глупостей из-за какой-то шалавы! – жестко припечатывает Олег, отчего Машка бледнеет. – И он их не натворит, иначе ты у меня взвоешь.

      – Ты – псих, Гладышев, тебе лечиться надо!

      – Ну, вот не забывай об этом, пиши Шувалову, и будет тебе счастье, – ухмыльнувшись, холодно резюмирует он. – Давай, дуй, письмо строчить. Чтоб прям сегодня села и написала, что болела или что там… придумай, короче. Поняла меня?

      – Поняла, – цедит Скопичевская и, не говоря больше ни слова, спешит домой, глотая слезы. Гладышев с шумом выдыхает, поражаясь собственной выдержке. Желание убить идиотку было нестерпимым.

      – Зря ты это затеял, – бубнит Миха, чиркая зажигалкой, пытаясь подкурить очередную сигарету.

      – В смысле? – хмурится Олег, хотя у самого на душе неспокойно. Понимает, что неправильно это, но и придумать что-то получше пока не получается.

      – Да шла бы она лесом, – скривившись, делает Антропов затяжку. – Стопудова херню какую-нибудь намутит. Пусть бы просто не вякала, а там уж сами без неё как-нибудь разрулили бы. На крайняк левую девку можно попросить писать, всё спокойней.

      – Слушай, а это идея, – задумчиво тянет Гладышев.

      В самом деле, зачем нужна эта падлюка? С таким же успехом любая другая может писать, только при этом не шляться с кем ни попадя. Конечно, правильнее рассказать правду и позволить Борьке решать самому, но Олег боится рисковать благополучием друга, а оно для него важнее всяких понятий. Поэтому он готов на любую авантюру, чтобы уберечь Шувалова от необдуманных поступков.

      – Тогда я пойду, заберу у неё письма да скажу, чтобы сидела на жопе ровно, – предлагает Миха.

      – А письма зачем?

      – Ну, чтобы если что почерк скопировать, да и вообще понять, о чем они там трындели.

      – Охренеть, ты у нас, оказывается, интриган еще тот, – усмехается Олег.

      – Поживешь в интернате, не только интриганом станешь, – скривившись, парирует Мишка. – Ладно, я пошел до этой курицы, стуканёмся завтра. Я сегодня к Рыжей с ночёвкой, у неё родаки куда-то свалили.

      – Давай, Викусе мой пламенный, – с понимающей ухмылкой махнув рукой, направляется Гладышев к тёте Любе, чтобы забрать подарок.

      В голове же назойливой мухой крутиться мысль: где бы найти такую девчонку, которая согласилась бы писать в армию незнакомому