Улыбка бога. Екатерина Соловьева

женщины цеплялись щупальца набухшей чёрной тучи, которая пульсировала и росла всё больше и больше.

      «К чёртовой матери! – подумала Ираида. – Уже и галлюцинации начались! Только этого не хватало!»

      Она выбросила использованный платочек, который, как назло, пролетел мимо урны, и скрылась в подъехавшей «Газели».

      Ида с облегчением вздохнула: пробка рассосалась и душная маршрутка, наконец, тронулась с места.

      На работе женщина в которой раз загляделась на работы местного художника Маденова, оформленные в паспарту и рамки. Фотографии появились совсем недавно, сменив яркие натюрморты мексиканской сельвы и камбоджийских джунглей. Больше всего Иде нравилось несколько вещей: одна была снята внутри мрачного полуразрушенного дома: сквозь огромное окно на раздробленные плиты падал яркий квадрат света. Сияние, настырно пробивающееся сквозь кромешную тьму, неизбежно приковывало внимание. Другая изображала облезлую арку ворот старой детской поликлиники, на которую ни за что не обратишь внимания на первый взгляд. Но «Фотошоп» добавил работе оригинальности: от дуги в темноте вспыхивали синие и индиговые молнии, ассоциируя арку с вратами в иные миры. Третья работа представляла собой кирпичную крышу в подвал. На дырявом шифере сидел кот, чёрный с белым галстуком. Вспышка превратила его глаза в два жёлтых прожектора.

      Танюша Лапина вывешивала на стене, рядом с картинами, объявление о переходе на зимнее время.

      «26 октибря периходим на зимнее время» – гласила надпись.

      Мысленно посмеявшись и недоумевая, что вдруг стряслось с вполне образованной коллегой, Ида подошла и ткнула пальцем в неверные слова:

      – Танюш, смотри, ты с ошибками набрала.

      – Самая умная, да? – прошипела обычно вежливая Танюша.

      Внезапно в приёмной на секунду потемнело, будто упало напряжение.

      Ида захлопала глазами от удивления:

      – Просто… эээ… здесь ошибки, видишь?

      – Мымра! – зло бросила коллега и скрылась на кухне. Следом нырнула густая тень.

      Ида села на рабочее место и задумчиво почесала макушку.

      «Что за день! Ну, что за день! С ума все посходили! Вот взять вас всех и стереть в порошок! Ещё и тени какие-то гадские!»

      Ещё чуть-чуть и она кого-нибудь придушит, терпение не бесконечно.

      – Ида, – угрюмый Сергеев выглянул из кухни, и от его пальцев, взявшихся за дверной косяк, заструились какие-то чёрные полупрозрачные потёки, – отнеси на склад архив за две тысячи шестой год. Петрович тебе откроет, я его уже набрал.

      – А уборщица на что? – удивилась женщина.

      – Ида, – тяжело бросил Виктор Юрьевич. – ОТНЕСИ.

      Фразу, сказанную таким тоном, проигнорировать невозможно. Ида всего два раза видела директора в таком настроении, пять лет назад, когда от него ушла жена, и сейчас. Тогда он запустил в стену дорогущей статуэткой, подаренной главой администрации за достижения в малом