Сокровище рыцарей Храма. Виталий Гладкий

какой-то граф, запавший на прелести юной девицы. До четырнадцати лет (пока его не посадили) Федька дневал и ночевал в цирке; там он и нахватался разных штучек, чтобы удивлять ими доверчивых охламонов.

      Но Васька Шнырь и сам был еще тот жох. Он умел отводить глаза не хуже Графчика. Таким же небрежным движением, как и Федька, он извлек из ниоткуда папироску и сказал, ухмыляясь:

      – Привет честной компании! Разрешите прикурить?

      – Прикуривай… – буркнул мигом помрачневший Графчик и бросил Ваське коробок спичек.

      Шнырь пыхнул два раза зажженной папиросой и сказал:

      – Благодарствуем.

      – Присаживайся, – буркнул Графчик. – Выпьешь? – указал он на бутылку шампанского.

      Васька мужественно задавил в себе желание утолить жажду и отрицательно покрутил головой. Еще чего – пить на халяву. Такие вещи солидный вор позволить себе не может. Графчик знал этот неписаный закон и все же устроил провокацию.

      «Вот сука…» – думал Шнырь, при этом мило улыбаясь девицам. Не принеси Петря в клювике наколку на дело, он никогда бы не пришел на поклон к Федьке Графчику. У них были разные воровские «специальности», и их пути практически никогда не пересекались. Федька был «ювелирщиком» – воровал золотые изделия. При этом нередко вступая в интимные связи с дамами высшего света – он выдавал себя за дворянина.

      Такая роль не требовала от него особых усилий: во-первых, сказывалась порода – Графчик с виду вылитый барин, во-вторых, он был красив, а в-третьих, неплохо знал французский язык, которому его научил цирковой клоун, безответно влюбленный в Федькину мамашу. Клоун, отпрыск обедневшего французского дворянина, оставшегося в России после разгрома войск Наполеона, привил мальцу и аристократические манеры.

      – Спасибо, нет, – вежливо ответил Шнырь. – У меня к тебе есть одно дельце.

      – Да? – удивился Графчик; но сразу же среагировал, как должно: – Дамы, вы немного погуляйте.

      Девушки безропотно поднялись и скрылись в дамской комнате. Васька присел к столу и без лишних деталей рассказал Графчику о странном захоронении на Китаевском кладбище. Шнырь, конечно, мог провернуть раскопки и без привлечения Федьки, но он знал, что у того везде есть глаза и если его вместе с Петрей засекут за этой работой, то тогда у них могут быть большие неприятности, вплоть до правилки – воровского суда.

      – И ты веришь этому румыну? – со скепсисом спросил Графчик.

      – Не так, чтобы очень… – вынужден был признаться Васька.

      – Вот и я об этом.

      – Так ты подписываешься в компанию? – спросил Шнырь, исподлобья глядя на Графчика.

      – Шнырь, это твое дело. Ты и занимайся им… если, конечно, у тебя есть желание превратиться в гробокопателя. А насчет раскопок у меня нет возражений. Можешь ковыряться в гробах, сколько тебе влезет.

      В последней фразе прозвучала едва заметная ирония вперемежку с презрением.