Стрекоза ты моя бестолковая. Татьяна Булатова

– вылетишь.

      – И вылечу, – посулила Машенька. – Если узнаю…

      – Тебе бояться нечего, – прошептал Костя, выкладывая возлюбленную, словно маленького ребенка, на кровать. – Куда я от тебя денусь?

      – А кто приходил тогда?

      – Кто? – никак не понимал Рузавин сути тревожащего Машенькину душу вопроса.

      – К тебе. Сказали. Женщина приходила. Сегодня. Красивая.

      – Ко мне? Женщина? Так это не женщина! – объяснил Костя. – Это Вера. Сестра. С тобой вот познакомиться хотела. Да ждать не стала – на автобус опаздывала. У нас ведь мать в поселке. Никак в город не хочет перебираться. Вот Вера через день к ней и катается.

      – А ты?

      – Что я?

      – А ты чего не катаешься? – еле слышно вымолвила Машенька.

      – Так мне некогда, – охотно пояснил Костя. – Я тебя жду. У нас ведь с тобой как? То ты в рейсе, то я. Вся жизнь в ожидании проходит. Ты же вот тоже домой не катаешься? Или ты городская?

      – Нет.

      – А чья ты, Маш?

      – Твоя, – потянулась к Рузавину девушка.

      – Это я понимаю, что моя. Родители-то у тебя есть?

      Машенька утвердительно кивнула.

      – Далеко?

      И снова девушка предпочла отмолчаться и просто покачала головой.

      – А где? – продолжал выспрашивать ее Костя, вдруг неожиданно заразившийся тревогой, которую оставила ему сестра.

      – Охотничья, – немногословно ответила Машенька.

      – Так это ж рядом! – обрадовался он. – По московскому направлению. Пять минут от Кушмынска. Может, съездим?

      – Не к кому.

      – Как не к кому? Ты ж сказала, родители есть.

      – Есть. Отец помер. А мать в городе.

      – Так давай к матери тогда. Раз в городе. Хоть познакомишь. Свадьба ж скоро. Пригласить надо.

      – Не надо, – отказалась Машенька и закрыла глаза.

      – Ну как это не надо? – заволновался Костя. – Это ж мать. Положено так. Что ж это я без тещи свадьбу буду праздновать?! – попытался пошутить Рузавин. – Не по-людски как-то. Не по-человечески. Что ж она у тебя… зверь, раз нельзя гостям показать?

      – Нельзя, – отвернувшись к стене, Маша зарылась лицом в подушку, словно спряталась, а потом долго лежала, не говоря ни слова.

      Не стал он ее тревожить: молча ходил от стены к стене на цыпочках, стараясь не шуметь. Отчего-то смотреть в Машенькину сторону было боязно: на спину перевернулась, носик к потолку вздернула, глаза свои стрекозиные закрыла, лежит не шелохнется, словно в гробу царевна. Раз, вроде как нечаянно, взглянул на нее притихший жених, другой, а потом не вытерпел и склонился: дышит ли?

      – Маша, – осторожно провел он рукой по ее щеке. – Что с тобой?

      Даже не вздрогнула стрекоза: только глаза приоткрыла и снова в себя ушла, будто над ней, кроме потолка, ничего не было.

      – Мань! – занервничал Костя. – Ты чего ж так расстроилась?

      Девушка еле заметно покачала головой.

      – Не расстроилась? – продолжал допытываться Костя. – А чего? Обиделась? Я ж как лучше хотел…