В пылу любовного угара. Елена Арсеньева

на продавленный диван, причем Лизе отчего-то показалось, что здесь он сиживал не раз и не два, откидывался на спинку так же, как откинулся сейчас…

      – Почему? – прошептал тяжело. – Почему она не ушла вовремя? Ведь знала же, что в два часа начнется обстрел!

      Теперь Лиза застыла в шоке. Получается, ее тезка знала о налете? Получается, она связана с теми, кто его устроил? Выходит, тут без партизан не обошлось. Но если старик и полицай в курсе, значит, и они тоже – партизаны? Вернее, подпольщики?

      Вот уж попала Лиза Ховрина… В самое пекло! И чем дальше, тем становится жарче.

      Старик открыл глаза. Лицо его было спокойно. Наверное, ему столько пришлось всего в жизни перенести, что надолго его ничто не может потрясти.

      – Лизочка должна была уйти с пляжа в час дня, – сказал он. – Она задержалась. Почему? Из-за вас? Она вас ждала?

      – Меня? – пожала плечами Лиза. – Да я ее сегодня впервые в жизни увидела.

      По его лицу прошла словно бы тень. Старик словно бы загородился и теперь беседовал с Лизой несколько издалека.

      – Ну, может быть, вы условились о встрече письменно… – проговорил он осторожно. – Или через какого-то человека, знакомого… Иначе почему она задержалась и почему отдала вам свою одежду, почему попросила зайти в ломбард?

      – Да случайно все вышло, – прижала руки к груди Лиза. – Ей-богу, случайно. Моя одежда… я была раздета…

      Эх, врать так врать!

      – Моя одежда лежала около грузовика, а он взорвался. Все сгорело – вещи, сумка с документами. Я сама не пойму, как жива осталась. Кинулась в рощицу, а там девушка лежит. Она умирала, ну и сказала мне: возьми все, только отнеси квитанцию и скажи, что меня, мол, убило на берегу. Я оделась – не в купальнике же мне было в город добираться! – и пошла в Мезенск. К вам.

      – Почему вы не сказали в ломбарде, что пришли по поручению Лизочки? Почему не сказали, а просто забрали медальон?

      – Ах да, медальон? – Лиза только сейчас о нем вспомнила. Он же золотой, его надо вернуть. – Он в саквояже, сейчас достану.

      – Стоять! – Полицейский навел на нее винтовку. – Хитрая какая! «Достану…» А там небось пистоль.

      – Нету там никакого пистоля, честное слово, – растерянно пробормотала Лиза. – Можете сами посмотреть.

      – Не волнуйся, посмотрю!

      Полицейский очень ловко, продолжая держать Лизу на прицеле, левой рукой схватил, открыл и перевернул саквояж над большим круглым столом, застеленным кружевной скатертью, пожелтевшей от времени и стирок. Небогатое имущество Лизочки Петропавловской вывалилось на столешницу – зашелестели целлофановые пакеты от подарков Эриха Краузе, сыро, тяжело шмякнулся купальник Лизы Ховриной; выпал медальон.

      – И правда нету.

      – Угомонись, Петрусь, – приказал старик.

      Петрусь? Ого! Лиза вдруг вспомнила песенку, которую частенько пела соседка-украинка:

      Как за того Петр у ́ся

      Семь раз била мату́ся.

      Ой, лихо – не Петрусь:

      Било личко, черный вус!

      В самом деле,