В Великом лесу Апачи. Джеймс Уиллард Шульц

иначе зачем бы ему понадобилось прятаться от меня? Ступал он быстро, но совершенно бесшумно – я не слышал ни малейшего звука его шагов. Значит, апач, подумал я. Один из этих негодяев, что, несмотря на всю бдительность наших солдат, обзавелись оружием и патронами и тайно вступили на собственную тропу войны.

      Совершенно растерявшись, я долго стоял, прислушиваясь к малейшим шорохам и вглядываясь в черноту надвигающейся ночи, пока, наконец, не сорвался с места и не ринулся к хижине, ворвался внутрь, громко захлопнув дверь, и тут же запер её за собой. Не успел я почувствовать себя в безопасности, как мне в голову пришло, что лампу зажигать нельзя. Окна можно завесить полотенцами для посуды, но предательски зияющие отверстия в стенах сразу выдадут меня, и вражеская пуля настигнет в ту же секунду, как я включу свет. Я сел на край кровати и снял ботинки, а затем, не выпуская из рук винтовку, обошёл всю хижину по периметру, выглядывая из щелей, но увидел не больше, чем если бы на голову мне надели мешок. Ночь стояла тёмная, хоть глаз коли; невозможно было разглядеть даже поленницу, сложенную из брёвен белой ели, не дальше десяти футов от южной стены дома!

      Внезапно я услышал какой-то звук, похожий на шаги человека в мокасинах, осторожно ступающего по камням с восточной стороны моей хижины. Звуки становились всё тише и вскоре пропали. Я долго стоял, прислонившись к стене, ноги у меня дрожали; я на ощупь добрался до кровати и опустился на неё, боясь перевести дыхание и прислушиваясь к едва уловимому шаркающему звуку шагов. Должно быть, я провёл в таком состоянии несколько часов. Несмотря на голод, я не решался открыть железный сундук с провизией и взять немного сухарей и сыра, опасаясь, что меня могут услышать снаружи. Как же мне хотелось оказаться сейчас у себя, в тёплой постели! Это была моя первая ночь вдали от дома – за одиннадцать миль от родного посёлка и в такой опасности! Мне было искренне жаль себя. Сидя на кровати, я несколько раз крепко засыпал и просыпался в страхе, ругал себя и обещал больше не засыпать! Когда я проснулся в очередной раз, уже занимался рассвет; я лежал на полу, крепко сжимая в обеих руках винтовку. Я подскочил к окну, потом к другому, выглянул изо всех дыр, но не обнаружил ничего подозрительного. Свет нового дня рассеял мои ночные страхи. Я медленно отодвинул засов и вышел на крылечко. В двадцати футах от хижины дикобраз спускался с небольшой сосенки; её ствол был наполовину обглодан. Когда он наконец спрыгнул с дерева и вразвалку поплёлся к подножию холма, я услышал то же шарканье, что и ночью. «Так это ты грозный апач, что шныряет тут по ночам? Ты, мелкий любитель полакомиться корой!» – крикнул я ему вслед. Отзвук собственного голоса звенел у меня в ушах. Я схватил палку и, догнав его, ударил по голове. Все работники Лесной службы обязаны убивать дикобразов, поскольку те наносят колоссальный ущерб лесу.

      Я вернулся в хижину, развёл огонь в печурке и умылся. Затем отрезал пару ломтиков бекона, открыл банку кукурузы, наделал сухарей, и в этот момент меня вдруг осенило: дикобраз вполне мог