Падение Левиафана. Джеймс С. А. Кори

и сложность своего сознания вовнутрь, втиснул в то, чем стал. Синева поблекла до знакомого человеку цвета. Поблекло ощущение угрозы от бури, свирепствовавшей рядом на той стороне. Он ощутил теплый, с железистой примесью, запах плоти от своей пустой руки. Он открыл глаза, нажал клавишу коммутатора и включил связь.

      – Келли, – сказал он, – вы не принесете мне новый чайник?

      Пауза затянулась меньше, чем можно было ожидать при таких обстоятельствах.

      – Да, сэр, – сказал Келли.

      – Спасибо.

      Дуарте выключил связь.

      В его кабинете установили больничную кровать с аэрацией антипролежневого пеноматраса, но сидел он за своим столом, словно и не покидал этого места. Он провел инвентаризацию своего тела, отметил слабые места. Мускулы истончились. Он встал, заложил руки за спину и подошел к окну посмотреть, что увидит. Он видел.

      За окном моросил светлый дождь. На дорожках стояли лужицы, блестела отмытая трава. Он потянулся к Терезе и нашел ее. Она была не близко, но и не в беде. Как будто он опять следил за ее прогулками по дикой местности, только на этот раз без помощи объективов. Его любовь и снисходительность к ней были огромными. Как океан. Но не торопили. Лучшим проявлением любви к ней станет его труд, и он взялся за работу.

      Дуарте вывел общую сводку – так он начинал каждый день. Обычно сводка занимала страницу. Эта составила целый том. Он разобрал ее по категориям, выделил ветку, относящуюся к трафику через пространство колец.

      Дела без него шли, мягко говоря, не лучшим образом. Научный доклад по гибели станции «Медина» и «Тайфуна». Военная аналитика по осаде Лаконии, по потере строительных платформ. Резюме разведки по нарастанию сопротивления в разрозненных системах и сведения о попытках адмирала Трехо без него сберечь его мечту об империи.

      Однажды, вскоре после кончины своей матери, Тереза решила приготовить ему завтрак. Она была совсем маленькой, ничего не умела, и вышло у нее плохо. Он запомнил пережаренный кусок хлеба с горкой джема и пристроенным сверху кусочком масла. В том сочетании самоуверенности, любви и жалости была своя красота. Воспоминание потому и уцелело, что любовь так точно сложилась с чувством неловкости. То же было и здесь.

      Теперь он отчетливо сознавал пространство колец. Он слышал его отзвуки в ткани реальности, как, прижавшись ухом к корабельной обшивке, слышишь работу двигателя. Ярость врага была теперь для него явной, как если бы он слышал ее голос. Визг, раздирающий нечто непохожее на воздух в чем-то, что нельзя назвать временем.

      – Адмирал Трехо, – позвал он, и Антон вздрогнул.

* * *

      Шла пятая неделя пресс-тура, который Трехо сочетал с реконкистой Солнечной системы. Он, досуха выжатый долгим днем рукопожимания и речеговорения с местными чиновниками и вождями, засел у себя в каюте. Он воплощал лицо держащейся на соплях империи, заслонял собой, не давал никому увидеть, как близок ее конец. После недели на жестоком ускорении от Лаконии эта работа давалась ему тяжело.