Медный гусь. Евгений Немец

будешь благодарить Ремезова и бобров.

      Подошли Лис с Недолей, присели подле пострадальца. Хочубей крутил головой, таращился на товарищей и спрашивал, что такое с ним приключилось.

      – Глупость с тобой приключилась, Егорушка, – ласково, как чаду, ответил на то Васька Лис. – И случилась она с тобой еще при рождении.

      – Ты, Егор, знатный рыболов оказался, – вторил Лису Недоля. – На твой уд такая щукенция клюнула! Эко, как ей твой червь приглянулся! Ты давай поправляйся, мы и дальше на него рыбу брать будем!

      – И почто нам неводы о коряги рвать, коли одной такой рыбиной мы на три дня себе харч обеспечим! – сыпал остроты Васька.

      Мурзинцев с Семеном засмеялись. Рожин стоял поодаль, вглядываясь в Иртыш, на смех обернулся, но не проронил ни слова.

      – А еще скажи нам, Егор, ты рыбину рассмотрел? Крест у нее на голове был? – уже серьезно спросил Недоля.

      Но Хочубей щуку видел всего мгновение. Улетая с палубы, рассматривать ее стрельцу было некогда, да и не понимал Хочубей, о чем Игнат спрашивает.

      – Ладно, хватит мужика изводить, – сказал Перегода. – Ему-то теперь не до смеху. Что с ним делать-то, Анисимович?

      – Что скажешь, Семен? – обратился сотник к Ремезову. – Долго ему бревном валяться?

      – Неделю, а может, и дней десяток.

      – Мда-а-а… Что ж, в Самаровском его оставим, на обратном пути подберем.

      Затем сотник велел греть недоеденную вчерашнюю кашу и будить остальных. Час спустя, потрапезничав, перенесли Хочубея на судно, уложили под навес, расселись на веслах. Струги отошли от берега и под слепящей ярью утреннего солнца, которое, казалось, надувало паруса не хуже ветра, побежали по густо-коричневой воде, на север, к Белогорью, к такому близкому Медному гусю.

      К вечеру добрались до Реполовского погоста, русской деревушки на дюжину изб, заночевали, с зорькой двинули дальше.

      До Реполовского Иртыш петлял и извивался как уж, то сужаясь, уходя в глубину, то разливаясь версты на три. Но за деревней в него впадала Конда, потому Иртыш, и так напитанный талыми весенними водами, тут разошелся, левый берег могучим плечом отодвинул и до самой Оби все ширился, так что на подходе к Самаровскому яму заливом разлился.

      Самаровскую гору путники приметили верст за двадцать. День шел к завершению, и вечернее солнце красило небо густо-оранжевым, посыпая темную воду Иртыша золотой рябью. Тайга по далекому берегу казалась щетиной скошенной травы, и гора возвышалась над нею, словно круп лося-великана, прикорнувшего на поляне отдохнуть. В лучах заходящего солнца Самаровский чугас лоснился сине-зеленой шерстью, правда, в нескольких местах виднелись светло-песочные проплешины, словно по линьке мех лоскутами отвалился.

      – Ух!.. – выдохнул Семен Ремезов в восхищении.

      На этот раз он был на ведомом струге, потому как раненого Хочубея поместили сюда же.

      – Величава, зараза! – согласился с ним Перегода.

      – Алексей