Пусть всегда будет атом. Тимур Евгеньевич Суворкин

судя по старинному виду, набранные по разоренным церквям.

      Глава работорговцев разместился в центре освещенного ими участка цеха, за старинным, отделанный перламутром столом (не иначе как вынесенным из какого-то краеведческого музея). За его спиной суетились рабы, которые втаскивали выгруженные из машин шкафы с вещами, кровать с шелковым балдахином и прочие, необходимые для походной жизни вещи.

      Семена Афанасьевича толкнули в спину, и тот подошел ближе, рассматривая предводителя работорговцев. Жилистый, дочерна загорелый, с аккуратной щеткой усов, он был одет в тельняшку и куртку афганку цвета хаки с генеральскими погонами и рядом тяжелых, золотых орденов, украшенных драгоценными камнями. На столе, рядом с картами, лежал берет, скроенный на военный манер, но блестевший черным бархатом.

      – На цацки не смотри, – сидящий за картами человек поймал взгляд почтальона, – у бензиновых баронов принято, чтобы командиры как елки были. Понимаешь сам: авторитет упадет, если у соседа генерал более украшенным окажется.

      Семен Афанасьевич только покивал, стараясь не выдать испуг перед сидящим.

      – Так, мне доложили, ты под Одессой воевал? – работорговец посмотрел на почтальона с интересом и даже, как Семену Афанасьевичу показалось, некоторой доброжелательностью. – Я ведь и сам Войну там встретил. Звание? Часть? Кого знаешь?

      Потекла беседа, сперва напоминавшая допрос, а затем плавно перешедшая в почти дружеский разговор. Ахмед-Булат, а тогда еще майор морской пехоты Булат Ахмедов, в начале Войны стоял вместе со своим батальоном всего в двадцати километрах от позиций Семена Афанасьевича, и потому им было, о чем поговорить:

      – Атака чем закончилась натовских танков-то? Отбились наши? – искренне поинтересовался почтальон.

      Генерал отмахнулся:

      – Всех наших там и укатали: сперва гаубицами счесали, потом танками. Тебе еще повезло, что в тыл успел попасть, – генерал показал шрамы на своей коротко бритой голове. – Это меня там осколками посекло, во время контратаки. Мясорубка еще та… У меня жена там была, – на этих словах почтальон дрогнул, – хирургом в полевом госпитале. Их там вместе с палатками на гусеницы намотали. За это мы никого потом из того десанта живым не выпустили, да что с того уже…

      Генерал замолчал.

      – У меня тоже жена… Была… – через силу начал Семен Афанасьевич.

      – Тоже… – генерал указал вверх.

      Почтальон покачал головой…

      Полевой командир не перебивая выслушал рассказ почтальона. Когда тот закончил, Ахмед-Булат молча вытащил пачку сигарет. В неровном пламени свеч блеснул оттиснутый на картоне золотой герб. По-простому прикурив от подсвечника, генерал угостил почтальона. Сигареты были довоенными, югославскими, стоящими безумных денег и Семен Афанасьевич сделал затяжку почти с благоговением, ощущая забытый с самой Войны вкус.

      Наступила долгая тишина. К потолку ползли тонкие струйки дыма. Каждый думал о своем. Наконец, резко смяв в пепельнице остатки сигареты, генерал вдруг выдал:

      – Ты