Жена фабриканта. Том 2. Валерия Евгеньевна Карих

окружены заборами, но обязательно рядом был разбит садик с хозяйственными пристройками.

      Она слушала неторопливый стук лошадиных копыт по неровной булыжной мостовой и улыбалась чувству нетерпеливой радости, ощущению счастья, которое возникает у всех путешественников, подъезжающих после долгого отсутствия к своему любимому дому.

      По обеим сторонам улицы шли московские пешеходы: купцы и мещане, крестьяне и ремесленники, кто пешим ходом, кто на телеге, несли и везли корзины, узлы, баулы. Вот проехала навстречу им по мостовой, грохоча и подпрыгивая на ухабах телега, запряженная тощей лошадёнкой и нагруженная мешками с картошкой, впереди, свесив ноги, сидели двое мужиков, явно направляясь с товаром на расположенный недалеко отсюда базар.

      И глядя на эту знакомую и близкую сердцу картину и как будто незаметно для себя открывая что-то совершенно новое и в этих домах, и в булыжной мостовой, Ольга вдруг представила, что она как тот самый первооткрыватель, который вдруг оказался в незнакомом городе и которому всё кажется необыкновенно интересным, видит всё свежим и чутким взглядом.

      По пути их коляска обогнала неспешно идущего по обочине тротуара широкоплечего разносчика в серой поддевке, подпоясанной веревкой, через плечо у него на широком ремне висела плетеная корзина, из которой торчали кувшины и хлеб. А потом, грохоча и подняв тучу пыли позади, их также на повороте обогнали дрожки.

      Впереди появилась постепенно вырастающая и уносящаяся ввысь белая колокольня, залитые солнцем позолоченные купола величественного Новоспасского монастыря. Дорога, идущая под горку, наполнялась бредущими в сторону церкви людьми, среди которых были простые прихожане, странники и богомольцы; сидели в придорожной пыли у обочины нищие и калеки, спившиеся алкоголики и бродяги, увечные и здоровые.

      И это тоже была родная и привычная взгляду картина: слоняющиеся по улицам попрошайки всех мастей, калеки и нищие. Возле церквей их всегда было много. Порой они занимали всю паперть, сидели на земле, подложив под себя рогожи, тряпьё или доски, копошась в грязных лохмотьях.

      «Подайте, Христа ради!» – висел в воздухе страдальческий стон, находя отклик в отзывчивых душах православных русских людей.

      Нищие суетливо крестились щепотью, заученно и хрипло выкрикивали: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй и сохрани грешных! Спаси, матерь Божья и сохрани». Бродяги, сидевшие в пыли у черной железной ограды, увидев проезжающий мимо экипаж, вскочили с земли и, тряся лохмотьями, бросились следом. Они протягивали к сидящим внутри людям худые дрожащие руки и жалостливо клянчили:

      – Кормильцы родимые, подайте на пропитание, Христа ради… Голубушка барыня и барин-голубчик, ради Христа, подайте на хлебушек!

      Иван Кузьмич посмотрел на жену и ехидно заметил:

      – Надо же… С какими вас почестями встречают и провожают.

      – Погоди же. Прикажи ему остановиться, – попросила Ольга Андреевна. – Просят же. Для неё было унизительным просить его остановиться, как будто бы это она, а не нищие