Жена фабриканта. Том 2. Валерия Евгеньевна Карих

работал, вспоминал боль, которую причинил ему во время драки Иван и болезненно кривился.

      После случившегося Иван Кузьмич прекратил с ним общение и запретил своим домочадцам и работникам принимать его в своем доме без его ведома. Матушку он тоже из-за этого долго не навещал. И той приходилось самой ездить к нему. На Рождество Иван Кузьмич с женой и детьми приехал к ней в гости. И хотя они все сидели за общим столом, с ним ни брат, ни родня не разговаривали. Брат демонстративно отворачивался, делая вид, что не замечает. Это больно задело Ухтомцева. Он встал из-за стола и ушел. После этого Петр во время его визитов старался не попадаться ему на глаза. За общий обеденный стол они также вместе с тех пор не садились.

      7

      Коляски с дачниками одна за другой вкатились во двор, и работники, побросав дела, побежали к воротам и входу, встречать хозяев.

      Воспользовавшись суматохой, Петр укрылся в низеньком дощатом сарайчике, примыкающем сзади к курятнику. Здесь хранился кое-какой инструмент, стояли ящики с гвоздями, лежало пересушенное прошлогоднее сено. Спустя время к нему заглянула Ариша и спросила, как доложить хозяевам, что он здесь.

      – Вы, Аришенька, только ничего не говорите Ивану Кузьмичу. Ольге Андреевне скажите и попросите, чтобы она ко мне пришла. Мне поговорить с ней нужно, – попросил Петр.

      Ариша убежала, а он как маятник принялся ходить туда и сюда по своему вынужденному крошечному убежищу, изнывая от жажды и тошноты, и задыхаясь от смешанных запахов навоза, пыли и сопревшего сена. Его поэтическая душа, которую сам он считал тонкой субстанцией, маялась, раздираемая противоречиями, переходящими от гнетущей тоски к радости. Но если тоска его была связана с болезненной тягой к алкоголю и с осознанием того, что он преступник, то радость, которая не менее сильно волновала его, появлялась из-за безудержного желания стать другим человеком и начать новую жизнь.

      В последнее время он сильно сдал: периодически возникали сильные головные боли, бессонница. Окружающие могли заметить в нем резкие перепады настроения, переходящие от внезапных вспышек неуправляемой ярости к странному веселью и глупой дурашливости. Иногда у него появлялись галлюцинации. И это последнее обстоятельство особенно сильно пугало его.

      Ехал ли он в экипаже или шел пешком, ему вдруг могло показаться, что он находится в каком-то незнакомом ужасном месте. Отчего это место представлялось ужасным, он и сам толком не мог потом объяснить. Но всё вокруг него становилось вдруг зыбким и неустойчивым, с постоянно меняющимися очертаниями: дома, улицы и закоулки удлинялись и расплывались перед глазами. Если же в поле его зрения появлялись люди, то вели они себя как-то подозрительно. Он настойчиво вглядывался в гримасничающие лица, двигающиеся очертания домов. Неуверенность и почти животный страх накрывали его с головой, ноги же становились ватными. Он останавливался и стоял как вкопанный. Ему становилось то жарко, то холодно, лоб покрывался потом, начиналось сильное сердцебиение. Его могло «повести», голова кружилась, и он как будто попадал