Любить нельзя. Расстаться. Галина Милоградская

вины за последние годы стало настолько привычным, что Никита даже не обратил на него внимание. Пропустил сквозь себя, обогнул Свету, кивнув, стараясь не встречаться с обвиняющим взглядом, и сел рядом с сыном.

      – Ты опять не пришёл! – характером Лёва пошёл в маму. Минимум контроля над эмоциями, максимум открытости и ранимости. Только взрослел слишком быстро, тут сыграли роль явно гены Никиты. Уже один из лучших в кадетском корпусе, тайная гордость родителей.

      – Ты же знаешь, – мягко произнёс Никита, кладя руку на его русую макушку, – у меня есть ответственность не только перед вами.

      – Ты вечно твердишь об ответственности, но всегда забываешь о ней, когда дело касается нас! – закричал Лёва, сбросив его ладонь. Вскочил и, возвышаясь над отцом, бросил: – Лучше бы ты работал на заводе! Так у меня хотя бы был нормальный папа!

      Стук его шагов ещё звучал по дому, когда на крыльцо вышла Света, вытирая руки белым полотенцем. Никита посмотрел на неё, устало вздохнул.

      – Ты тоже хочешь сказать что-то подобное?

      – Нет. – Она равнодушно посмотрела на него сверху-вниз. – Всё, что я хотела, уже давно сказала. Не вижу смысла повторять.

      Они ещё побыли в тишине, прислушиваясь к первым трелям просыпающихся сверчков. Потом Никита встал и зашёл в дом. Чужой. Он чувствовал себя здесь чужим последнее время, и это чувство тяготило и высасывало силы. Место, куда раньше он бежал, забыв обо всём, теперь давило, а люди, которых он так любил, постепенно начали ненавидеть. Но Никита всё ещё надеялся исправить это. Правда, понятия не имел как.

      Что ж, теперь он хотя бы знал, что окончательно опоздал. С этой мыслью открыл глаза и некоторое время лежал, глядя в покрытый сеткой трещин потолок. Надо собрать себя по частям и ехать в офис. Надо передать Лёше сотни списков, уточнений, указаний и правил, договоров, поправок и исключений, которые стоит учесть. Это действительно отнимало много времени, и Никита был малодушно рад, что сможет не думать о крахе собственной жизни хотя бы несколько часов. Но до этого всё-таки надо встать.

      Он долго стоял под душем, вздрагивая от прохладных струй – вода в старых трубах остывала добиралась до верхнего этажа еле тёплой. Потом так же долго смотрел на себя в зеркало, пытаясь найти следы внутренней пустоты, которая за ночь поглотила полностью. Но там по-прежнему был лишь усталый сорока летний мужчина с тонкой сетью морщинок в уголках глаз, горькой складкой губ, бледной, давно не видевшей загара кожей. Всё тот же, а кажется, постарел на сто лет за десять часов.

      Сквозь кухонное окно пробивались первые розовые лучи – рассветы уже ранние, ясные, солнечные. Скоро лето. Холодильник ожидаемо оказался пуст, но он сейчас и так не смог бы проглотить хоть что-то. Шарил по полкам в поисках чая, не надеясь его найти. Распахнул очередной шкафчик и застыл, глядя на простую жестяную банку с дешёвым растворимым кофе. Потянулся к ней, достал, не обращая внимания на то, как дрожит банка в руках.

      По квартире