Суфии. Идрис Шах

приход «мудрости», вместо того чтобы быть вопросом времени, возраста и случая, становится неизбежным. В качестве иллюстрации этого процесса суфии приводят в пример дикаря, поедающего все, что попало, и человека, умеющего различать, который ест лишь полезную и одновременно вкусную пищу.

      По всем перечисленным выше причинам было бы совершенно бессмысленно пытаться излагать суть суфийского мышления и деятельности в обычной упрощенной манере или в форме дискурса. Абсурдность таких попыток подытожена в суфийской поговорке: «послать поцелуй через посредника». Суфизм может быть естественным, являясь в то же время частью высшей формы человеческого развития, причем сознательного развития. В обществах, где он не действовал в этой продвинутой форме, адекватного средства для его представления обычно не существует. С другой стороны, почва для такого представления (частично литературного, частично описательного, частично наглядного и т. д.) уже подготовлена в других областях знания.

      Люди с метафизическим складом ума, и в особенности те, кто чувствует себя вполне комфортно в мистической области или предрасположены к «внутреннему восприятию», не имеют никаких преимуществ перед остальными, когда дело касается принятия суфизма. Их субъективность, особенно если она связана с ощущением собственной уникальности, подхваченной как вирус от других людей, может на самом деле оказаться проявлением серьезной неспособности.

      Упрошенного суфизма не существует, более того, он исчезает из поля сознания тех неустойчивых людей, которые могут быть уверены в том, что им удастся понять его, постичь «духовное» с помощью того, что на поверку оказывается их собственной претензией на внутреннее восприятие. Несмотря на всю крикливость таких людей (а они часто оказываются именно такими), едва ли они вообще существуют для суфиев.

      Те, кто говорит: «Все это невозможно описать, но я чувствую, что вы имеете в виду», едва ли смогут получить от суфизма какую-то пользу. Суфии работают и прилагают усилия к тому, чтобы пробудить определенную область сознания, полагаясь при этом не на удачу, а на особые методы. Суфизм не имеет ничего общего с воздушными замками, взаимными восторгами или безжизненными обобщениями. Когда исчезает «острота», исчезает суфийский элемент ситуации, и наоборот. Суфизм отнюдь не адресован какому-то особому сегменту общества, ибо такого отдельного сегмента попросту не существует, он апеллирует к определенной способности, скрытой в людях. Там, где эта способность не активирована, нет суфизма. Он содержит в себе и «суровую» и «мягкую» реальность, разлад и гармонию, яркий свет пробуждения и мягкую, убаюкивающую темноту засыпания.

      Этот центральный момент хорошо выражен в суфийской поэзии, которая очень часто отличается техническим совершенством, иногда кажется просто человеческой, а иногда – совершенно иной. Поколения заурядных лингвистов потратили целые жизни, анализируя это уникальное явление с помощью различных методов в контексте поэтического