Возвращение в будущее. Мария Цейтлин

быть?

      – Дедушка Исаак сказал бы: “Только Богу это ведомо”, – грустно улыбнулся Гиля. – Пока война не закончится. В Могилёве сейчас немцы. Нам туда нельзя. Представляешь, что бы с нами было, останься мы там? Если бы мама тогда не потащила нас… сегодня нас, возможно, уже бы не было. А мы живы всем ветрам назло! И война, и голод, и эта тележка с углём, – всё это когда-нибудь закончится, и тогда мы сможем вернуться в Могилёв, окончим школу, поступим в институт, будем жить.

      В последних словах брата мне послышались победные нотки, и уснувшая было надежда вновь яркой звёздочкой вспыхнула в сером апрельском небе, вернув терпение и придав силы для продолжения борьбы.

      XI.“Сына не отдам!”

      Новости с фронтов перестали быть столь удручающими, как в самом начале войны, и наряду с тяжёлыми потерями сообщалось об освобождённых от фашистов городах. Летом 1943 года в тяжелейших сражениях на Курской дуге Красная Армия одержала победу. В честь освобождения Орла и Белгорода в Москве был произведён первый артиллерийский салют. Взятием Харькова завершилась 50-дневная Курская битва. Советские войска подошли к Днепру. Гитлер заявил: “Скорее Днепр потечёт обратно, нежели русские преодолеют его”. Но в сентябре части Красной Армии форсировали Днепр, и началось освобождение территории Белоруссии от немецкой оккупации. Неудивительно, что теперь мы с ещё большим волнением слушали новостные сводки и ещё больше, чем прежде радовались известиям о каждом километре отвоёванной земли… Костюковичи, Климовичи, Кричев, Дрибин, Гомель… Придёт и наш черёд.

      В эти дни я всё чаще вспоминала, как однажды, ещё в начале 42-го, я случайно услышала слова учительницы истории. Поднимаясь по лестнице, я столкнулась с Викторией Владимировной, которая в разговоре с коллегой обронила следующую фразу: “Гитлер пошёл против евреев, – он проиграет”.

      Родители по-прежнему целыми днями с утра до вечера работали на заводе без выходных и отпусков, как и миллионы советских граждан, трудящихся в эти годы в тылу. Мы их почти не видели. Особенно страдал от этого маленький Алик – брат и сестра, как ни старались, не могли заменить ему маму с папой. Он часто оставался один, привык сам себя развлекать и играть в одиночестве. Возможно, поэтому он рос тихим, замкнутым и скрытным ребёнком. Приходя с детского сада, он обычно садился в уголке и начинал играть в какие-то только ему известные игры. Ему частенько приходилось оставаться одному дома, потому что мы с Гилей, уходя, не могли брать его с собой. В такие дни, возвращаясь, мы нередко находили его сидящим с Любовью Николаевной: она поила его чаем с печеньем. Нам было неудобно, мы начинали извиняться за причинённое беспокойство, на что хозяйка обычно отвечала:

      – Ну, какое беспокойство? Разве ваш братик может кому-то помешать?

      Любовь Николаевна Столбова была высокая, полноватая, интересная женщина лет тридцати пяти – тридцати семи. При первой встрече она показалась нам слегка надменной, но мы её не осуждали, – не каждый человек способен радоваться непрошеным гостям. Позже эта надменность прошла, и наши отношения с хозяйкой стали вполне терпимыми.