Сенсация по заказу. Фридрих Незнанский

про себя: к сожалению…

      Смагин между тем тряхнул головой и сказал довольно решительно:

      – Александр Борисович, очень жаль, что я этого не сделал. Но ведь самоубийство же. Пистолет рядом валяется. Отпечатки пальцев на нем – Белова. Плюс – предсмертная записка.

      – Чуть не забыл! – спохватился Турецкий. – А как насчет этой записки? Вы в ней поковырялись?

      Оказалось, почерковедческую экспертизу Смагин не проводил, потому что предъявил предсмертную записку Белова трем его сотрудникам (Майзелю, Кол-дину и какому-то Ляпину), и все опознали почерк шефа.

      – Значит, вы уверены, что это самоубийство?

      – Конечно. Я прокурору Григорьеву так и написал. Он изучил материалы и согласился. Дело закрыл. – И добавил с легкой тревогой: – По-моему, он опытный специалист…

      То, что Смагин нервничал, было немудрено. Он, молодой следователь областной прокуратуры, то есть, в сущности, московской, собрал весь материал и предположительно классифицировал происшествие как самоубийство. Прокурор такое мнение подтвердил и дело закрыл. Точка. Но Колдин и Гордеев настаивают, что совсем даже не точка.

      Турецкому сейчас нужно было, чтобы Смагин не мандражировал, а четко отвечал на его вопросы.

      – Опытный так опытный. Ладно. Вы сказали: за время, которое прошло с момента смерти. А что определил врач, сколько времени прошло с момента смерти?

      – Пять-шесть часов. Так врач сказал.

      – То есть время смерти Белова… – Турецкий вопросительно смотрел на младшего коллегу.

      – Между одиннадцатью и двенадцатью часами.

      – Хорошо. Хотя что же тут хорошего… Да, а как насчет самого выстрела? Никаких, даже косвенных, свидетельств нет?

      – Выстрела никто из соседей не слышал, возможно, потому, что был день и все были на работе, – уточнил Смагин, упреждая следующий вопрос о возможных свидетелях. – А те, кто оставался, – пенсионеры, и они…

      – Старые и глухие, – закончил за него Турецкий.

      – Вроде того. А Колыванов хоть и не глухой, но спал. У него ночная работа была.

      Неплохой паренек, подумал Турецкий. Шустрый. Надо его запомнить. А впрочем, зачем запоминать, когда можно…

      – Слушайте, Смагин, вы чем сейчас занимаетесь? На службе я имею в виду.

      – Я… у меня есть дело о поджоге на чердаке… и еще там по мелочи… – Смагин покраснел как красна девица. Что-то почувствовал. Интуиция – это хорошо, пригодится.

      – По мелочи, значит. И как, интересно?

      – По-всякому. Работа же.

      – Это точно, – кивнул Турецкий, вполне удовлетворенный философским ответом. – А вас не задевает неприязненное отношение обывателей?

      – Когда это? – удивился Смагин.

      – Или вы его просто не замечаете? Я имею в виду то, как в обществе относятся к правоохранительным органам. Вы же понимаете, что неоднозначно. Или однозначно плохо. А уж в кругу ваших сверстников – так небось и подавно. Смеются, наверно, над вами, иронизируют, а? Как вы это переносите?

      Турецкий намеренно не смягчал выражений: он хотел