На Большом Каретном. Фридрих Незнанский

на нем точку. Без копания в грязном белье и в личной жизни моей дочери.

      В кабинете Мырова зависла мхатовская пауза, которую нарушил все тот же бас:

      – Надеюсь, вы понимаете меня, Виктор?

      – Я-то понимаю, но... – И Самедов повернулся лицом к Мырову, как бы испрашивая его совета.

      – А ты пораскинь мозгами, – посоветовал ему Мыров. – И через час жду тебя у себя.

      – Слушаюсь.

      Самедов шагнул к двери, но тут же остановился, и его взгляд скользнул по сидящему в кресле сильному и, видимо, очень волевому человеку, который, похоже, искренне переживал свое горе, не позволяя ему выплескиваться наружу.

      – Еще раз... примите мои искренние соболезнования и... и самое искреннее сочувствие.

      В ответ – молчаливый кивок и наполненные болью глаза убитого горем человека.

      Задача, поставленная Мыровым и отцом погибшей – без копания в грязном белье и личной жизни Марии Толчевой поставить точку в уголовном деле, – была не такой уж простой, как могло показаться дилетанту, и Самедов мудро решил сначала выслушать конкретные указания своего шефа и только после этого... Как говорится, утро вечера мудренее. Оттого и «мозгами раскидывать» не стал, как посоветовал ему Мыров.

      Утро вечера мудренее.

      На столе брякнул телефон, и в трубке послышался жесткий, как окрик вологодского конвоя, голос секретарши:

      – Ждет!

      По привычке одернув пиджак и застегнувшись на все пуговицы – Мыров не любил расхлябанности в своих подчиненных, – Самедов прошел в «предбанник», в котором хозяйничала властная, как генеральный прокурор России, Вера Степановна, и, прежде чем переступить порог кабинета своего шефа, спросил негромко:

      – Ушел? Я имею в виду гостя.

      Вера Степановна, она же Верочка, только плечиками повела на это, и ругнувшийся про себя Самедов открыл дверь. Вздохнул облегченно. Ему менее всего хотелось бы вновь встречаться с этим жестким человеком, однако отца Марии Толчевой в кабинете уже не было, и только над журнальным столиком все еще витал терпкий запах дорогого коньяка. Сам же Мыров разговаривал с кем-то по телефону, и, пока он не опустил трубку на рычажки, Самедов стоял у двери, плотно прикрыв ее за собой.

      – Чего стоишь как бедный родственник?

      Садись, – кивнул Мыров на свободный стул и тут же произнес властно: – Надеюсь, тебе все понятно?

      Однако непонятно было, то ли он спрашивает, то ли в подобной форме приказ отдает.

      Самедов хотел было согласно кивнуть, мол, «слушаюсь и подчиняюсь, ваше превосходительство», однако вместо этого непроизвольно пожал плечами и учтиво произнес:

      – Сергей Николаевич, мне бы... мне бы хотелось более точных указаний... с вашей стороны. Дело-то уж больно грязное, да и шуму в прессе уже хватает...

      Он замолчал и, как девица во время сватания, поднял от стола глаза. И пожалел о сказанном. Глаза Мырова потемнели, и тот уже не мигая смотрел на следователя, который, видимо, не желал двигаться по службе, чтобы уже в ближайшем обозримом будущем стать следователем по особо важным делам.

      – Какие