Леса хватит на всех. Борис Батыршин

Яська как-то рассказывала: они пытались пройти вглубь поверху, но тоже не выдержали, повернули. Многие верят, что, в самой глубине Измайловского парка, обитает та самая сила, что властвует над Лесом – над растениями, животными, даже погодой. Бич тоже как-то попытался пробраться вглубь. Пошарил в Измайловском Кремле, потом поднялся по Серебрянке примерно на километр. И повернул – нет, говорит, дальше не хочу. Нечего там людям делать, не наше это…

      – Но лешаки-то здесь обитают? – спросил Виктор. – И, похоже, вполне комфортно здесь себя чувствуют, раз уж нас пригласили?

      – Лешаки – дело особое. У них на дальней окраине Измайлова, в Терлецком Урочище что-то вроде святилища, о нём ещё три века назад слухи ходили, что там-де родина всех леших. Присловье даже было тогда в ходу: «Леший Перовский зовёт Куликовского в гости, на родные кости». То есть, перовские, терлецкие то есть, лешие померли и в землю легли раньше прочих своих сородичей. Да про леших здешний ещё Яков Брюс был в курсе – тот, чернокнижник, который при царе Петре Сухареву башню, построил. Он хотел Терлецкое занять и леших под себя подгрести – однако обломился, ни с чем ушёл. Не хотят лешаки никому подчиняться, будь он хоть трижды колдун!.. Потом и ученик Брюса, граф Терлецкий, перерыл всё Урочище в поисках секрет эликсира бессмертия – и, вроде как что-то отыскал. Но, видать, находка та ему боком вышла, потому как граф с тех С тех пор и появляется там со своей чёрной собакой. Вот и лешаки его там видели, рассказывали…

      Метрах в пяти от берега вода вспучилась пузырями, заклокотала. Виктор едва не споткнулся – повернулся на каблуках, нашарил рукоятку «терминаторского» обреза и ловко – зря, что ли, столько практиковался в Норе? – клацнул скобой Генри. Но неведомое чудище не спешило всплывать под сноп картечи – ворочалось себе в глубине, пуская пузыри, остро воняющие сероводородом.

      Ева тоже среагировала на неведомую опасность – припала к земле, вскинув к плечу пятизарядный охотничий карабин, своё излюбленное оружие. Ладонь на шейке приклада, палец чуть подрагивает, готовый, чуть что, лечь на спуск. Сейчас её было не узнать: черты лица сразу высохли, заострились, словно лезвие боевого ножа, в глазах – недобрый, опасный огонёк.

      – В кого пулять-то собрались, егеря? – раздался из-за спины ворчливый голос. – В пруду нашем ни кикимор нет, ни разных-прочих окаянных тварей. А что болотный газ иногда пузырится – так чего ж вы хотели? Сколько уж не чистили, заросло всё, заилилось. Скоро вместо пруда будет сплошная болотина.

      Виктор снова обернулся и снова чуть не упал – на этот раз от удивления. Из-за ствола средних размеров клёна (пять метров – разве ж это размер по меркам этого дремучего уголка Леса?) высовывалась невообразимая физиономия.

      Врубелевский Пан – вот что пришло ему в голову в первую очередь. Только без старческих кудряшек вокруг лысины – их, как и куцую бородёнку, заменяют клочья зеленовато-бурого мха.

      Кожа тёмная, корявая, изрезанная трещинами, словно кора столетнего дуба, кое-где в белёсых пятнах лишайников. Но это не производило отталкивающего