Второй сын. Эми Хармон

здесь, на горе… но я знаю место, куда… может отправиться твой ребенок, – сказал он.

      Часть первая

      1 Одна-единственная

      Гисла больше не слышала криков мужчин на палубе, воплей женщин и детей, сгрудившихся в трюме в надежде переждать шторм. Она слышала лишь вой небес и грохот волн, а те, подчиняясь стихии, швыряли ее то вверх, то вниз. Она вскарабкалась по трапу, распахнула люк и бросилась в воду, за борт. Никто не попытался ее остановить. В царившей на корабле суматохе никто ничего не заметил.

      Гисла хотела умереть. Хотела покончить со своими страданиями и одиночеством, покончить со страхом. Она хотела этого больше всего на свете, но, когда рядом с ней из воды вдруг вынырнула небольшая бочка, она уцепилась за нее, влезла поверх и, раскинув в стороны руки и ноги, обхватила ее, словно младенец тело матери. Смерти придется чуть‐чуть подождать. Гисла разом утратила свою решимость.

      Шторм ярился, и Гисла ярилась в ответ, пела песни, которым ее научила мать, пыталась вновь обрести былую решимость. То были песни для сева и песни для сбора урожая. Песни для ужина и песни для отхода ко сну. Были даже песни на случай смерти и песни, отгонявшие смерть прочь. Но песен, призывавших смерть, Гисла не знала и потому все тянула ту песню, которую они всегда пели в конце дня, перед тем как ложились спать. Гисла была из семьи певцов, что жила в деревне певцов, стоявшей в стране певцов.

      – Раскрой небеса. Раскрой землю. Раскрой сердца людей, закрой раны и боль. Услышь мой голос, возьми мою руку, помоги мне встать и снова взяться за плуг, – пела она. – Мать, отец, Гилли! – зарыдала она, пытаясь перекричать бурю. – Помогите мне вас найти. Я хочу к вам.

      «Твой голос, Гисла, сумеет раскрыть небеса, – твердила ей мать. – Сам Один не смог бы тебе отказать, если бы его попросила». Но Один, казалось, ее не слышал, хотя она молила его прийти и забрать ее.

      – Я весь день буду петь для тебя, Всеотец, буду петь каждый день. Только дай мне прийти к тебе и позволь мне остаться, – пела она, дрожащими руками цепляясь за бочку.

      Она не могла ее отпустить. У нее не было никакого желания жить, но… отпустить ее она не могла. И потому она пела, и ей вторили ветер и волны, пока усталость не лишила ее разом и голоса, и сознания.

* * *

      Она очнулась от света, тепла и чувства, что рядом с ней кто‐то есть.

      – Я умерла? – спросила она.

      Когда она уснула, ей было холодно и мокро, вокруг качалось бескрайнее море, а в горле першило от соли и пения. Тогда она закрыла глаза и погрузилась во тьму, не ведая, выживет ли, а теперь оказалась здесь. Но она не знала, где это здесь.

      – Нет.

      Голос был юный и низкий, лишь недавно обретший глубину. Он напомнил ей брата, Гилли. Голос Гилли звучал точно так же: дрожал и срывался, метался от мальчишеского к мужскому, взрослому. Она попыталась разглядеть обладателя этого голоса, но веки были так тяжелы, а сон так сладок.

      Когда она проснулась в следующий раз, тепло стало иным, свет тоже переменился и солнце грело ей щеку. Что‐то щекотало ее голую ногу. Она резко дернула ногой,