Одержизнь. Анна Семироль

прячет ехидную улыбку и до самого дома не издаёт ни звука. Начальник полиции конвоирует его до крыльца, где их встречает заплаканная Вероника.

      – Доброе утро, мадам Бойер. Передаю с рук на руки. Рекомендую связать и дальше туалета не выпускать.

      – Шуточки у вас, – хмурится Вероника и тут же спохватывается: – Спасибо огромное, месье Артюс.

      Канселье отмахивается и быстро уходит, оставив брата с сестрой наедине. Жиль смотрит под ноги, боится взглянуть Веронике в лицо. И лишь когда вокруг него смыкаются объятья и Веро поднимается на цыпочки, чтобы прижаться к его щеке, Жиль понимает, что она по-настоящему волновалась и счастлива, что её бестолковый брат вернулся.

      – Я это… подстригся. Вот так вот, – говорит он первое, что приходит в голову.

      Она молчит и кивает. И улыбается, трогая его обстриженную чёлку.

      Хлопает дверь за спиной, и подростка за талию обхватывают маленькие руки Амелии.

      – Жиль! Я снова сделала ящерицу… и она рассыпалась! – отчаянно кричит она. – Опять! Опять!

      Она тянет его за руку, заставляя наклониться, и шепчет на ухо:

      – Я знаю, как должно быть. Я знаю, но мама не понимает! Пойдём скорее, я должна тебе всё-превсё рассказать!

      Она прохаживается туда-сюда по комнате – до ужаса взрослая с высокой причёской и в перешитом из маминого платье. Взгляд Амелии суров и серьёзен, пухлые губы сжаты, настрой решительный.

      – И ты мне не веришь, – без укора, просто констатируя факт, говорит она Жилю, сидящему на подоконнике. – Не веришь же…

      – Я не виноват, что это бредово звучит, – хмурится он. – Вот ты бы сама на моём месте поверила? Что кто-то далеко-далеко знает, как тебя вылечить, и аппаратура в доме Роберов включилась, чтобы тебе это сказать, и ты поняла, а другие нет. Ты ещё скажи, что знаешь, на каком языке сигнал пришёл.

      – На английском, – не задумываясь, отвечает Амелия.

      – Откуда ты всё это взяла, веснушка? Придумать у меня бы не хватило фантазии.

      Амелия берёт с дивана книгу о птицах, хлопает ею по столу, поднимая облако пыли. Удовлетворённо хмыкает:

      – Мне приснилось.

      – Нельзя верить снам, – возражает Жиль.

      – Мне приснилось, когда я лепила ящерицу, – спокойно дополняет девочка.

      Жиль качает головой: нет, не верю. Малышка поджимает губы, хмурится и являет свой последний довод:

      – А если совсем незнакомый мне месье скажет всё то же, что и я? Тогда ты поверишь?

      – Что ещё за незнакомый месье? – в один голос спрашивают Жиль и тихо сидящая в стороне Вероника.

      – Месье, которого вы не знаете, но знает папа. И то чуть-чуть.

      – Стоп-стоп! – восклицает Вероника, выставив ладони вперёд. – Я совсем запуталась. Амелия, откуда ты знаешь, что папа…

      – Мам, – в голосе девочки – сплошной укор, – не это важно. Важно то, что я говорю правду.

      Она переводит взгляд с матери на Жиля, потом обратно.

      – Его надо найти и поговорить. Он правильнее вам всё расскажет.

      – Мы ни с кем говорить не будем! – Вероника почти кричит, и Жиль понимает, что она испугана. – Амелия, детка, это просто сон!

      Жиль