Дом вокруг дерева. Мария Александровна Анисова

после нежного шума текучей золотой субстанции внутри колосьев.

      – Тёмные земли, – Макс переступил с ноги на ногу, – Но не бойся, там никого нет. Жизнь не может существовать в таких условиях. Пойдём в дом.

      Двери не было: вместо неё вход был занавешен хрустальными каплями на множестве ниточек. Вот что значит отсутствие неблагоприятных погодных условий.

      – У тебя тут, наверное, всё уже разворовали, с такой-то защитой, – сказала Дарья, раздвигая звенящую занавесь.

      – Нет, зачем. Центанцы самодостаточны, у них и в голове нет подобных мыслей, – тут Макс вздохнул, – по большей части так.

      В доме действительно не было никаких следов мародёрства. Посередине тесной комнатки стояла небольшая кровать с чисто белым глаженым постельным бельём, рядом с ней – чёрный столик с каким-то странным инструментом в виде спирали, по которой были установлены маленькие диски на иголочках. Самой крупной мебелью являлся книжный шкаф, заполненный до отказа, а пол почти полностью занимало бесчисленное множество горшков с землёй, из которых торчали давно засохшие стебли. Совершенно обычные, земные, сухие и коричневые, безо всяких намёков на золотые прожилки.

      Макс хотел поднять один упавший лист, но он рассыпался прямо у него в ладони.

      – Знаешь, такие цветы надо поливать чаще, чем раз в пять лет, – со знанием дела сообщила Даша.

      Макс поморщился. Даша не знала, что больнее: смотреть на него или быть сейчас им самим.

      – Это очень… Очень неприятное зрелище. Я, пожалуй, объясню тебе всё позже. А сейчас давай перекусим. Может, мне полегчает, – ответил парень, доставая пачку каких-то мелких белых таблеток.

      Даша нахмурилась. По опыту она знала, что от лекарств такого размера ничего хорошего ждать не приходится. Все витамины и прочая полезная дребедень имеет крупные габариты: взять хотя бы аскорбинку, которую скорее следует называть шайбой, чем таблеткой. А вот антибиотики, валидол, антидепрессанты, феназепам всегда противненько мелкие. И «Первитин», кстати, тоже.

      – Ты чем-то болеешь? – спросила девушка, – Мне говорили, что на Центане можно максимум ногу сломать.

      – Да нет, – равнодушно ответил Макс, – Болезни хоть и редко, но бывают. Не бывает боли, по крайней мере, не превышающей определённый порог. Так что переживать не о чем – я ничего не чувствую. Так что давай лучше приступим к ужину.

      Угощение, оказавшееся у Макса в рюкзаке и разложенное на маленьком столике, уничтожило последние надежды Дарьи. Картошка. Опять картошка. И вода, разумеется. Девушка сделала пару укусов, после чего поняла, что не может больше это терпеть. Потеря памяти, эпидемия на Центане, суды, приговоры – с этим всем худо-бедно справиться можно. Но с пресной картошкой на завтрак, обед и ужин – это перебор.

      – Да есть в этом мире хоть что-нибудь вкусное? Печенье, чай, хотя бы соль!

      Макс чуть не поперхнулся от такого напора.

      – Я не знал, что ты так привыкла к земной пище, – ответил он, – Честно признаться, эти ваши блюда, в которых столько намешано…

      – Что ты хочешь сказать?