Тишина. Александр Вер

именной браслет!

      – Но если его нельзя снять?

      – И что?

      – Он постоянно работает, значит, за ним следят. Он именной. Но ведь это нарушение личного пространства, свобод?

      – Да ты что, от Кассандры опылился? Какие нахер свободы? Очнись! Ты ходишь с декафоном на руке постоянно. За всеми следят уже давным-давно!

      – Но деку можно снять.

      Дима указал на застёжку декафона:

      – Ну, пускай – это нельзя. Но это ради безопасности! Да какая разница, можно, нельзя? Давид я ради тебя горбачусь в нашей ячейке. Тебе совсем плевать, да?

      Оля сунула вайп в сумочку и, прижимая к груди, встала:

      – Давид! Надевай или я ухожу!

      – Почему ты кричишь?

      – Надевай! Если любишь, надень!

      В Диме росло упорство, вызванное подозрением к браслету, и давлением жены. С тех пор как Оля возглавила агитпроду, то становилась все более агрессивной и непредсказуемой:

      – Я надену, только скажи, что ты бросишь все, и мы уедем на дачу.

      – Условия? Давид, ты мне ставишь условия?

      – Ты не зовешь меня Димой?

      – Да к чертям! Ты уже цепляешься? Всё! Пошёл ты, знаешь куда!

      Оля метнулась к шкафу, распахнула и вытащила чемодан для путешествий:

      – Неблагодарная тварь!

      – Оля.

      Дима вскочил:

      – Оставь меня!

      Оля бросила через плечо, сгребая в чемодан вещи, начав с нижнего белья. Это были первые сборы за всё время ссор, поэтому Дима не поверил и дотронулся до её шеи:

      – Оля успокойся.

      – Не трогай!

      Она одёрнула и продолжила уминать свитера и колготки:

      – Я для него всё! Хочешь, давай новый синерговизор; хочешь, давай коврик… Кухню, какую купила!

      Оля указала на маленький столик, в котором помещалась вся утварь и индукционная печь: незаменимая кухня в условиях их двадцатиметровой квартиры:

      – Оля, мне…

      – Что тебе? Что тебе? Да всё тебе! А ты…

      Оля захлопнула чемодан. Выпрямилась:

      – То ему не так, то не эдак. Ты вообще помнишь, что за моё волонтёрство скосили нам пять процентов ипотеки в год?

      – Оля прекрати!

      – Так, вот, дорогой! Я – к маме! Мы разводимся, а эти пять процентов будь добр, до конца года – верни!

      – Брось! – потребовал он и дотронулся до чемодана.

      Оля оттянула ручку на себя:

      – Пошёл вон!

      Дима застыл, надеясь, что Оля разыгрывает комедию и передумает, но она захлопнула дверь перед носом. Он тут же вылетел в коридор, но замер перед узкой полоской света, смыкающего створки лифта. Из кабинки на него смотрело пунцовое лицо без единой слезинки.

      ***

      Оля пробыла у мамы три ночи. Дима звонил тёще несколько раз, но она уверяла, что Оля, несмотря на её давление, не вернётся. Вечером на декафон пришло сообщение от олиного адвоката. Он предлагал обсудить детали развода.

      Поздней осенью темнело рано. Когда дека потухла, унеся в темноту слова юриста, Дима возвращался из своего автосервиса и завис между тёмных пятидесятиэтажек. Окна, занавешенные