Не за что, а для чего. Полина Пономарева

ему нужна моя помощь и поддержка, что именно у него проблемы со здоровьем, которые нужно решать в немецкой клинике, – сместил фокус на себя. И вот тогда Полина согласилась, послушно приземлившись в семь утра следующего дня во Франкфурте. Папа слишком хорошо меня знает! Он даже поручил своему товарищу отвезти меня в клинику, повторяя по телефону: «Я совсем скоро прилечу, жди меня, а пока можешь как раз повторить МРТ и проверить голову». Я поразмыслила – и согласилась.

      В отличие от «московского» МРТ «франкфуртское» длилось не 40 минут, а целых два часа, заключение мне и вовсе никак не отдавали: то у профессоров обед, то они ушли. Что происходит? Пожав плечами – ведь я тут все равно не ради себя, верно? – я скрасила ожидание долгой прогулкой по городу. Франкфурт был, как всегда, прекрасен, и еще более прекрасны были пять сосисок, съеденные из банальной жадности, а может и от скуки. Есть и гулять мне понравилось, а вот послесосисочное самочувствие – не очень. Стоя возле отеля, я наконец-то увидела отца: он нервно и очень быстро шагал вперед, а за ним гуськом бежали врачи – наверное, не менее десятка человек. Из своих наблюдений я сделала вывод: видимо, все плохо, произошло что-то серьезное, иначе зачем столько народа? Меня осенило: у папы, вероятно, рак! В голове тут же закрутился «внутренний диалог», в котором я в деталях представляла себе, что именно скажу и как буду оказывать поддержку, мотивировать. Пролетали обрывки аргументов «надо бороться», «а вот современная медицина», «мы справимся» – ну что там еще обычно говорят в таких случаях? Когда папа позвонил мне с просьбой подняться к нему в номер, я морально готовилась произнести все, что придумала, максимально уверенно, отрепетированно. «У меня рак!» – скажет мне отец. «Сейчас очень хорошо научились его лечить, главное, вовремя диагностировать», – скажу я. Да, так и будет.

      Голос у отца звучал очень жестко, да и поведение показалось странным. Здесь надо отметить, что папа Саша – один из самых психически устойчивых, адекватных и терпеливых людей, которых я знаю. Но и ситуация нестандартная, верно? Значит, его нервозность оправданна. И, пока он брал из мини-бара бутылки, одну за одной открывая их об стол, я смотрела из окна на невероятно красивый Франкфурт, внутренне все еще репетируя нужные поддерживающие ответы. Папа почему-то кричит на меня? Это ничего, просто у него же серьезная проблема, и мы спра…

      – Ты не понимаешь, Полина! У тебя рак мозга! У тебя время пошло не на часы, а на минуты! Чем ты вообще думаешь?! Иди спать, с утра у нас врачи!

      Все. То самое слово на «р» было произнесено, пусть и не понято мною в полной мере. Этот разговор на повышенных тонах и вид на ночной Франкфурт стали, наверное, реальной точкой отсчета дальнейших событий.

      Ночь я провела почти без сна, в некоем ступоре, без слез и эмоций. Пытаясь даже не осознать новость, а скорее решить, что буду делать дальше. У меня опухоль мозга. Рак. Мозга. У меня. И что? Это проблема? Да нет же – врачи преувеличивают. Папа тоже немного сошел сума,