Гид по чаю и завтрашнему дню. Лора Тейлор Нейми

соседи. Они говорят о тебе больше, чем обычно. Ты не сможешь поправиться, пока…

      Пока что? Пока о моей личной жизни шепчется весь район? Хм, даже не знаю почему. Это продолжалось уже три года. Мне стоило всего лишь урвать Андре, сына солидного конгрессмена роскошного городка Корал-Гейблс. Об Андре писали в местных журналах и газетных статьях. Его модельное лицо мелькало по телевизору вместе с его семьей во время кампаний. Клиенты, соседи и владельцы магазинчиков благословляли наши отношения, считали нашу историю любви умилительной. Четыре года назад я работала на благотворительном мероприятии, устроенном его родителями. Тогда Андре впервые попробовал выпечку с гуавой от Лайлы. Следующие два года он приходил в «Ла Палому» каждую неделю за новой порцией, пока, наконец, не пригласил меня на свидание. Мне было пятнадцать, и я по самые pastelitos[20] влюбилась в сына конгрессмена.

      Кубинская сказка в Западном Дейде. Но Андре не увез меня в замок.

      Родители посмотрели на Пилар, практически отвернувшись от меня.

      – Елена из свадебного салона «Дейдленд» заходила на прошлой неделе в «Ла Палому», – сообщила мами, глотая слезы. – Говорит, сотрудники и некоторые из постоянных клиентов устроили пари. Они делали ставки на то, когда Лайла придет выбирать свое vestido de boda.

      Свадебное платье? Серьезно? Мою кровь словно пропустили через пламя.

      – Мами! Ты себя слышишь?

      Она только что вскрыла меня и размазала предыдущие три месяца по моей комнате, прямо поверх слоя бледно-синей краски.

      – Но это правда, – сказала мами. – И мне так жаль.

      – Теперь ходят другие слухи. – Папи посмотрел на Пили. – Почему Андре с ней расстался? Как Стефани могла оставить лучшую подругу, ничего ей не сказав? Ужасно. Люди говорят об этом на складах, в продуктовых магазинах, у газетных прилавков.

      Пилар села на кровать.

      – Знаю. Я тоже слышала эти сплетни.

      Эй, я ведь тоже тут. Разве речь идет не о моей жизни? Откровения этой троицы летали вокруг, над головой и даже пронзали насквозь, очевидно, невидимую меня.

      – Хватит, хорошо?

      Наконец мами посмотрела на меня.

      – Ничего не хватит. Ты ведь даже не делишься с нами своими чувствами. Мы не можем помочь, если не знаем, что происходит.

      Я выпрямилась на кровати, все мои конечности болели и ныли.

      – Я не хочу говорить о своих потерях. Мне просто нужно пережить их.

      – Что, если это невозможно? – спросила мами.

      Невозможно. Я слышала это слово раньше и разбила его о камень, словно кокос. Затем я взяла насыщенную белую мягкость и испекла из нее торт.

      – Ты потеряла бабушку, – мягко сказал папи. – Она занимала самое большое место в твоем сердце.

      – Папи. – Слово было вязким и темным, но я не собиралась плакать; они не должны были увидеть моих слез. Боль настоящая, и она моя. Я должна ее чувствовать, и я должна ее пережить. Если бы я рассказала им об этой боли, они все равно не смогли бы ее разделить, чтобы «помочь» и направить. А теперь они хотели «помочь», отправив меня подальше?

      – Англия

20

Кексы, булочки.