Мой любимый негодяй. Эви Данмор

      Из холла донеслось эхо торопливых шагов.

      Похоже на острые мамины каблуки. Но ведь мама обычно не бегает…

      Дверь распахнулась.

      – Как ты мог? Как ты мог?

      Люси замерла. Мамин голос дрожал от негодования.

      Дверь снова захлопнулась, причем с такой силой, что дрогнули стены.

      – Прямо перед всеми, на балу…

      – Ну и что? Тебя это так разозлило?

      Люси ощутила пустоту в животе. Отец говорил тоном надменным и язвительным.

      – Все знают. Одна я лежу дома больная и ни о чем не подозреваю!

      – Боже правый! Это выше моего понимания – почему жена Рочестера называет себя твоей подругой? Кормит тебя сплетнями, а ты и распаляешься. Зря я вчера не отослал ее обратно; лишь такая сумасбродка могла заявиться в гости незваной.

      – Она останется! – выкрикнула мама. – Она должна остаться как единственный честный человек в этом гадюшнике!

      Отец расхохотался:

      – Леди Рочестер – честная? А ты видела ее сына? Этого огненно-рыжего сорванца? Я бы поставил тысячу фунтов на то, что он не потомок Рочестеров!

      – А как насчет тебя, Уиклифф? Сколько твоих отпрысков бегает по округе?

      – Опять… Нельзя так падать, женщина.

      Повисла пауза – тяжелая, как свинцовое одеяло.

      Сердце Люси колотилось в груди гулко и болезненно; наверное, родители слышат его удары.

      Тишина взорвалась рыданием. Люси словно ударили под дых. Мама плакала.

      – Умоляю тебя, Томас! Что я сделала не так, если ты даже отказываешься считать меня здравомыслящей?

      – Здравомыслящей? Да твой визг за несколько миль слышен!

      – Я подарила тебе Томми, – заскулила мама сквозь рыдания. – Едва не умерла, производя его на свет, а ты выставляешь напоказ эту… эту особу…

      – Боже праведный, дай мне терпение! За что ты наказал меня, послав в жены сварливую бабу?

      – Я очень люблю тебя, Томас. Почему, ну почему ты не можешь любить меня?

      Стон, полный раздражения.

      – Я люблю тебя в достаточной мере, жена. Хотя, учитывая твои истерики, это настоящий подвиг.

      – Почему? – причитала мама. – Почему я тебя не устраиваю?

      – Потому что, дорогая, я мужчина. И пожалуйста, дай мне возможность спокойно отдохнуть у себя в библиотеке.

      Молчание. Затем судорожный вздох, засвидетельствовавший капитуляцию.

      Снова с шумом хлопнула тяжелая дверь. Грохот ударил Люси по ушам. Леденцы застряли в горле; придется дышать через рот. Однако тогда ее услышит отец.

      Нужно задержать дыхание. Вообще не дышать.

      Чиркнула спичка: Уиклифф зажег сигарету. Скрип половиц, затем хруст кожаной обивки – отец опустился в кресло.

      Легкие Люси горели. Пальцы побелели и на фоне ковра с причудливым орнаментом походили на когти; они будто уже ей не принадлежали.

      Однако она не издала ни звука. Король и королева померкли перед глазами.

      Люси выдержала.

      По краям поля зрения возникла черная рамка. А вдруг Люси больше никогда не сможет дышать?

      Зашелестела газета. Граф читал утренние новости.

      В миле от библиотеки, под сенью зеленых ветвей второй сын графа Рочестера Тристан Баллентайн только что решил, что отныне он будет проводить в Уиклифф-холле каждое лето. Конечно, чтобы воплотить этот план в действие, придется подружиться с Томми, самым большим зазнайкой Итона, однако утренние прогулки в одиночку того стоили. В отличие от фамильного владения Рочестеров, где каждый куст подстрижен и поставлен на учет, парк Уиклифф-холла не старался вмешиваться в замысел природы. Деревья ветвились, кустарники выбрасывали побеги, в воздухе стоял сладковатый аромат лесных цветов. Тристан нашел место, идеальное для чтения Вордсворта: округлую лужайку в самом конце тропы. В центре лужайки торчком стоял большой валун.

      Тристан обошел вокруг монолита. Обветренный конусообразный валун подозрительно смахивал на магический камень, воздвигнутый в незапамятные времена. Вообще-то двенадцатилетнему молодому человеку не подобает верить в фей и других сказочных героев – отец ясно дал ему это понять. Стихи в Эшдаунском замке также были под запретом; романтические бредни противоречили девизу рода Баллентайнов – «Сила и доблесть». Однако здесь Тристана никто не отыщет. Никто не увидит в его руках томик поэзии: Вордсворт и Кольридж, «Лирические баллады».

      Тристан сбросил плащ, расстелил на траве и лег на живот. На ягодицах, где кожа была содрана, тонкая ткань брюк натянулась, подобно кольчуге, и Тристан охнул от боли. Отец вбивал в сына знания при помощи палки; вчера снова переусердствовал. Именно поэтому мама схватила Тристана – а он в свою очередь книги – и сорвалась на лето в гости к подруге, леди Уиклифф.

      Тристан поерзал на животе, пытаясь найти удобную позу, однако быстро сдался, отцепил