Собрание сочинений. Том 1. Александр Станиславович Малиновский

подбирая и обдумывая слова, – про настоящего, поляка, скажи что-нибудь, какой он был?

      – Красивый был. Когда на базар с товарищами приходил, все девки на него оглядывались. Волосы светлые, кудрявые и голубые глаза. Смотрел прямо и приветливо.

      – А как оказался в Утёвке?

      – Кто ж его знает? Война разметала многих по свету, вот и очутился у нас. Ему нравилось имя Саша. Тебя наказал, если будет мальчик, назвать Сашкой.

      – Бабушка, а что он говорил, когда его забирали в армию?

      – Просил нас с дедом помочь воспитать ребёнка, который родится, Катерина тогда на пятом месяце была. Обещал вернуться.

      – И не вернулся? – выдохнул Шурка.

      – Время такое. Он поляк – могли не пустить после войны в Россию. Может, грех на него какой положили.

      – Но он жив? Так ведь?! – почти выкрикнул Шурка.

      – Откуда ты знаешь?

      Она помолчала, потом продолжила:

      – Раза два, после войны уже, приходили к нам незнакомые люди, выспрашивали о твоей матери Катерине и о Василии. Я помню, как зорко на тебя смотрели, спрашивали, ты ли сын Стаса, и уходили, ничего не сказав. А я вот чувствую своим бабьим сердцем: от него эти люди приходили, узнавали про тебя.

      Вздохнув, задумчиво добавила:

      – Может, пожалел и Катерину, и Василия: ведь он уже один раз ломал их жизнь. Станислав и Катерина сошлись, когда она уже замужем была за Василием, только от него ни слуху-ни духу, от Василия-то! А когда Василий вернулся в сорок шестом и тебя усыновил по-хорошему, не поднялась у Стаса рука – не захотел, видимо, мешать. У твоей матери один за одним от Василия родились трое. Как всё поделить? Вот и получилось у тебя два отца. Один ещё живой, а другой – может, и живой, да не знай где.

      «Как всё поделить? Как всё поделить?» – стучало в висках у Шурки. Он не заметил, как выпустил из рук корзинку. Она опрокинулась, весь шиповник оказался на полу. Горстями собрав ягоды, поставил корзину на порог. Быстро ушёл в горницу к окошку, чтобы бабушка Груня не увидела заплаканного лица.

      Договор

      Только Шурка поравнялся с чайной, как вот он, Мишка Лашманкин, с уздечкой в руках. Он из Заколюковки – самой дальней утёвской улицы. И не один – со своим дружком Каром. Правой рукой Шурка быстренько нащупал в сумке большую белую чернильницу-непроливашку.

      Мишка подошёл поближе и вдруг, словно включив некую пружинку, пустился вприсядку около Шурки:

      Помнят псы-атаманы,

      Помнят польские паны

      Конармейские наши клинки.

      Кровь ударила в лицо. Шурка рванулся вперед и враз оказался перед непреодолимой преградой. Мишка крутил перед собой уздечку. Она со свистом и металлическим лязгом вращалась перед самым лицом. Кончик ремешка больно хлестнул Шурку по щеке.

      – Слабо, да? Слабо?.. Конечно, слабо!

      – Тебе слабо самому – один на один, – у Шурки нервно тряслись руки. Он уже ничего не боялся.

      – Нужно больно, нам сегодня некогда, давай до следующего раза, согласен? – предложил Кар.

      – А Мишка согласен? – спросил Шурка.

      – А