Собрание сочинений. Том 1. Александр Станиславович Малиновский

возвышенности. Шурка верит своему учителю, ему нравится, что живёт он на дне давно исчезнувшего моря. Всё становится намного интереснее, значительнее, когда представишь бескрайнюю морскую гладь и одинокий парус в тумане. Получается, что не обделено историей село. Здесь, наверное, раньше происходили какие-нибудь исторические события. Или хотя бы пираты обитали…

      И название села вроде произошло от слова «утки», которых, по преданию, было тьма. Шурка часто думал об этом и у него получилось стихотворение, которое будто он и не писал, а так, само собой вышло:

      Кишели утки, было море —

      Так к нам в преданиях дошло.

      Моря исчезли, на просторе

      Моё раскинулось село.

      Но и опять же было море

      Людских страданий и невзгод:

      С людьми сроднившееся горе

      Стояло вечно у ворот.

      Шурка показал строчки дядьке Серёже. Тот, прочитав, прищурил левый глаз, словно приготовился выстрелить:

      – Послушай, ты это не у Некрасова стянул, а?

      – Да ты что, там же Утёвка наша!

      – Неужели сам?

      – Сам.

      – Ну, ты, племяш, даёшь! Я тоже стихи сочинял. Помню до сих пор:

      Первый луч, пробиваясь сквозь дымку,

      Побежал по воде, по кустам.

      Осветил на Лещёвом тропинку

      И взметнулся опять к небесам.

      Серебрится росою прохлада,

      Полыхнула заря над водой,

      И пастух деревенское стадо,

      Матеряся, повёл за собой.

      Называется «Утро в Утёвке». Написал на второй день, как с армии пришёл. Нравится?

      Он очень серьёзно посмотрел на Шурку.

      – Здорово, только матерные слова мешаются.

      – Вот, все чудаки и ты – тоже. Их здесь нет. Это же правда, всё как на самом деле. В жизни матюги есть? Есть. А в стихах моих нет!

      – Как же нет, они сразу вспоминаются, когда строчку произносишь.

      Серёга обрадовался:

      – В этом и фокус, понимаешь? Зато образ сразу встаёт, правда? Я об этом уже думал и читал – образ нужен. Валентина Яковлевна, когда я ей в клубе показал на репетиции ихней стихи, хохотала громко. А потом сказала, что во мне крепкий разбойник сидит и впереди у меня большая дорога.

      Он доверительно посмотрел на Шурку:

      – У меня в армии накопилось стихов целая общая тетрадь. Я не ведаю, что с ними делать. А знаешь, матом легче писать, как по маслу идёт. Легко и даже красиво. И всё на своём месте. У меня столько частушек таких… Если бы со сцены пропел, околели бы все враз. Я их храню ото всех, как динамит, вдруг пригодятся шарахнуть от души по скукотище!

      Шурка в смятении. Душа в искусстве искала высокое, а тут Серёжкины рассуждения! Его горячее дыхание, озорство, которое само по себе имело какую-то необъяснимую прелесть. Оно часто сопровождало дядьку.

      Серёжа был красив. Красив в любой одежде: грязной, новой, старой. В телогрейке на голое тело выглядел так, что люди, оборачиваясь, смотрели и любовались.

      Шурке вспомнилась странная фраза, сказанная дедом Иваном, как это умел делать только он один – вроде бы самому себе,