Та еще злючка. Мария Зайцева

веселый, новый. Восьмой «Г». У них классный руководитель уволилась прямо перед началом учебного года.

      Я вспоминаю глаза завуча, когда она с безумным лицом примчалась к ничего не подозревающей мне в кабинет и силой всучила этот роскошный подарок.

      Это было прямо перед педагогическим собранием, я только вышла с отпуска и была еще немного расслаблена. Не успела собраться и отразить удар, короче говоря.

      Вот и получила проблемы.

      Нет, так-то они – чудные дети. На моих уроках – лапочки. А вот на других… Охохо…

      Я быстро иду по темной улице в сторону остановки, прикидывая по привычке миллион дел одновременно, которые мне необходимо будет сделать завтра, и задумываюсь настолько, что влетаю во что-то темное, какую-то железяку, большую и странную, растопырившуюся на тротуаре.

      – Ох, мамочки!

      Не удержавшись на ногах, я лечу вперед, прямо в черную осеннюю листву, и встаю возле железяки на четвереньки.

      – Не так сказала, тетя! – веселый голос надо мной заставил замереть в нелепой позе, – надо «Чйорт побъерри».

      Не успеваю придумать, что ответить остроумному комментатору, и чувствую, как меня хватают за талию и резко поднимают вверх, извлекая из грязи.

      Взвизгиваю, когда, словно куклу, вертят, разворачивают, твердо устанавливая на асфальте.

      Пытаюсь вырваться, но не могу. Крепко держит.

      В голове в этот момент неуместно проносится: «Если у него черные волосы и хищный изгиб сексуальных губ…»

      И сразу же пробивает на смех. Нет, не на смех. На дикий ржач, как сказали бы мои чудесные ученики.

      Я какое-то время держусь, бессмысленно уставившись в широкую (о черт, широкую, крепкую, мускулистую… Какие там еще эпитеты были в этом романе?) грудь мужчины, но потом, после истерических мыслей о красочных определениях слова «грудь», все же не выдерживаю.

      И смеюсь.

      А, нет.

      Ржу.

      До слез. До истерики.

      – Да ё-моё…

      Мужчина начинает осторожно ощупывать меня, я снова дергаюсь, не переставая смеяться, но потом понимаю, что это не приставания. Он просто проверяет, не ударилась ли я, все ли конечности на месте. Наверно, для него мой смех звучит, как плач.

      И я бы объяснила ему, что это не так. Честно, объяснила бы. Если б с могла хоть слово выдавить.

      Пока я пытаюсь утихомирить истерику, он добирается до лица, приподнимает за подбородок, я успеваю заметить, что пальцы у него не татуированные, а жаль, так был бы полный комплект, и это тоже смешно.

      А затем я вижу его глаза. И они не темные, не обжигающие и не властные.

      Нет.

      Они – просто нереальные. Нереально красивые. Разве так бывает? Разве бывают у мужчины такие глаза? Вот такие?

      Вера, ты – учитель русского языка и литературы, куда подевались твои определения?

      Он смотрит внимательно, немного озабоченно, оглядывает мое улыбающееся лицо, потеки слез от смеха на щеках, и в глубине его глаз тоже еще не отгоревшие, не погасшие смешинки.

      И мимические морщинки, лучиками разбегающиеся, указывают на то, что этот человек смеется часто