Избранное. Том 1. Александр Станиславович Малиновский

гибкие прутики, на конце каждого из которых привязано было гусиное перо. Технология была проста: около каждой сусляной норы ставился капкан и привязывался к этому прутику. Выставлялось тридцать-сорок капканов. Потом мы уезжали, а перед обедом возвращались в поле и обходили капканы, собирая добычу. Мы легко отыскивали капканы, ибо прутики с белыми гусиными перьями были видны издалека. Каждый раз с солидным уловом возвращались домой. Быстро начинали снимать шкурки, выделывать. Все было организовано как на солидном предприятии, с техникой и своей технологией. Велосипед был тогда серьезным механизмом. Он был неприхотлив и надежен в сельской местности. Потом был куплен мотоцикл, но он так и не прижился: то карбюратор, то еще какая-нибудь система барахлила. С бензином проблема. Керосин был, а вот бензин не всегда…

      Моя жена, я так понимаю, начинает ревновать меня к моему магнитофону.

      – Ты нашел способ, как тебе разрядиться, нашел отдушину, выговорился в свой черный ящик – и все. А мне что придумать?

      Я смотрю на предмет ревности – черный «Сони», солидный, изящный.

      Он лежит передо мной, приобретенный года два тому назад, и я начинаю думать, что он – живое существо. Может быть, это такая небольшая, но очень умная, верная, элегантная собака, которая лежит у меня на столе и смотрит на меня зоркими глазами. Все понимает, все воспринимает, только, вот, не говорит. А если говорит, то только моим голосом. Может быть, не зря жена меня начинает ревновать? Я заметил, что мне действительно становится лучше, когда прихожу с работы и нажимаю кнопку записи. Закончив диктовать, чувствую некоторое облегчение и ощущение того, что я сделал что-то – пусть не очень важное, – но необходимое…

      Детство у нашего поколения было, мягко говоря, неустроенное. Помню случай. Мне лет семь-восемь, отец около пяти лет лежит в госпитале после возвращения с войны. Идет уборочная. Машины гоняют с поля в «Заготзерно», возят дары нового урожая. А нам в это время практически нечего есть. Дед говорит моей матушке:

      – Послушай, Катерина, там за селом по проселку ходят машины с зерном. В одном месте выбоина на дороге, грузовик подскакивает, зерно вылетает, сыплется на дорогу, и там можно набрать немного. Потом бы смололи, какая-никакая мука будет.

      Взяв мешок, лопатку, веник и большое решето для просеивания, мы с матушкой пошли на это место. Действительно, все так и есть – и выбоина на дороге, и просыпающиеся зерна. Мы стали быстро подбирать эти зерна после каждого проезжающего грузовика. Так споро у нас пошло дело. Матушка сгребала вместе с дорожной пылью зерно, складывала в решето, а я его просеивал и ссыпал в мешок. Пыль была мягкая, знойная и она вся пролетала через решето, оставалось зерно и маленькие земляные камешки, которые мы решили выбрать дома.

      Мы увлеклись и не сразу увидели, что мимо нас проезжает нарядная двуколка и на ней председатель райисполкома. Председателя я знал. Он был большой, лобастый, с головой круглой и лысой.

      Когда