Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский

почувствовал, что весь мокрый. Лоб, меж лопаток… А главное – руки, повлажнели ладони… Я не мог произнести нужные слова…

      – Мне надо, ей надо… – мямлил я.

      И тут Лисовский чётко, безоговорочным тоном распорядился:

      – Солнышко, надо ножки…

      «Солнышко!» – повторилось в моём сознании. Меня обдало жаром. Он так назвал её специально? Он потешается надо мной? Над нами? Получается, он читал моё письмо к Лене. Он намеренно не повёз её в госпиталь? Решил меня высечь! Или её? Я был унижен им. Оба с Леной унижены.

      Но Лена причём? Ей надо помочь! Это из-за меня всё!

      …Но что от меня требуется? На какой-то миг я перестал видеть. Потом будто с глаз моих сняли пелену. Я упёрся взглядом в пистолет Лисовского, который лежал на столе…

      «Сейчас схвачу! И всю обойму – в него! И в себя!» Я перестал себя ощущать, я был в невесомости… А может, на грани безумия!

      Лисовский перехватил мой взгляд, взял пистолет и вложил его в кобуру.

      Он подошёл к кушетке. Встав у Лены в изголовье, руками взял сверху её под колени. Приподнял ей ноги, потянув их на себя. Развёл свои руки с зажатыми в них ногами в стороны.

      – Ну! Долго ждать? – он смотрел на меня своими дикими глазами.

      Я вновь склонился над Леной.

      – Я помогу, – проговорила она.

      Её длинные пальцы скользнули вниз живота. Там они невольно на миг соприкоснулись с моими…

      …Внутри, не сразу различимый, сидел, впившись накрепко в мягкую розовую тёплую человечью плоть, клещ. Он уже явно распух от крови. Был не тёмный, а несколько посветлевший. Вокруг него покраснение и отёк.

      Я взял пинцет и скальпель…

      …Когда всё было сделано, я опустился на стул у окна и одеревенело упёрся взглядом в одну точку в темноте палисадника. Отстранённо, будто издалека, слышал, как Лена одевалась.

      – Не энцефалитный? – произнёс Лисовский. Не называя меня никак. Словно я послушно управляемый робот.

      – Не знаю. Надо смотреть врачу-специалисту. Я его выкрутил полностью вместе с хоботком, но зараза могла пойти в кровь. Время терять ни к чему.

      – Лёша, прости.

      Я вздрогнул.

      Лена стояла почти вплотную ко мне:

      – Лёшенька, прости меня! – повторила она бесцветным голосом.

      Я тогда не понимал и сейчас тоже: за что она просила прощения? За то, что было в медпункте? Или за другое?.. И понимала ли она сама, о чём просила?

      Так мне до обидного дежурным показалось это её «прости».

      Данью вежливости, что ли… Или она так боялась рядом стоявшего Лисовского?

      К тому времени я уже начал догадываться, как одинок в своей жизни человек… И с моей впечатлительностью столько мне ещё впереди предстоит всякого.

      …Они ушли. Так захотелось куда-нибудь убежать. Но куда?

      Может, к Байкалу? Но где он?!

      Продолжая сидеть у окна, я плакал… В голову вползла спасительная мысль: сейчас найду чего-нибудь и траванусь. Я… обрадовался этой мысли. Всему сразу развязка… я не выдержу моей такой будущей жизни… Я не готов к ней… И никогда не буду готов с такой моей нервной организацией…

      С