Во власти страха. Полина Александровна Раевская

ягодицы. Я дергаюсь, пытаясь высвободиться, хотя понимаю, что все равно проиграю и все же в последней попытке, произношу:

      – Я не хочу!

      – Захочешь, – обещает он мне, а после добавляет похабно. – А не захочешь, заставлю, так тебе ведь еще больше по вкусу?!

      Маркус мнет мою задницу, а меня наизнанку выворачивает. Со всей силы бью его по лицу, так, что в руке отдает болью. Мы замираем, смотрю в ужасе на красный отпечаток своей ладони на его щеке и понимаю, что мне конец. Но Беркет вдруг сквозь зубы цедит:

      – Пошла вон отсюда! Быстро, шевели ногами, пока я не убил тебя прямо здесь, сука!

      Я сглатываю, дрожу, как собачонка. Делаю неуверенный шаг, не отрывая боязливого взгляда от едва сдерживающего ярость мужа, а потом пружина какая-то словно лопается, и я срываюсь с места, бегу, но, не сделав и пары шагов, чувствую дикую боль в затылке. Сильная рука тянет меня за волосы назад. Крик срывается с губ, замираю, чтобы уменьшить болезненные ощущения, а сердце, обезумев, птицей трепещется в груди, меня колотит, слезы льют по щекам. Паника растет и растет, заставляя едва ли не выть от ужаса.

      – Эни, Эни…, – добродушно цокает чудовище, не выпуская моих волос из цепких пальцев. Он медленно обходит меня кругом и смотрит в зареванные глаза. Нежно стирает слезинку, катящуюся по щеке и наигранно вздыхая, произносит. – Какая же ты у меня дурочка, малышка.

      У меня сердце в пятки уходит от мягких ноток в его голосе. Этих игр в доброго дядюшку Маркуса я боялась больше всего на свете, потому что в эти моменты он бывал просто безумен, творил такие мерзкие вещи, что после собрать себя было мне едва под силу.

      Вот и тогда чувствовала себя ягненком, идущим на закланье, а Беркет все издевался, упиваясь моим страхом.

      – Ты же не думала, что я тебе это просто так с рук спущу? – шептал он, оттягивая мою голову назад.

      «Не знаю, я уже ничего не думаю!» – хотелось крикнуть ему, но я была парализована ужасом и пыталась подготовить себя к чему-то страшному, да только не получалось. Мне так страшно было, что наплевав на гордость и достоинство, я схватила его свободную руку и лихорадочно затараторила:

      – Я… я… Прости, пожалуйста, прости меня!

      Плечи сотрясают рыдания, и ненавижу себя за это все, я сама себе омерзительна, особенно, когда вижу, как Беркет морщится, словно проглотил какую-то гадость.

      Выпустив мои волосы, он отталкивает меня и поворачивается спиной, дышит рвано и начинает мерить шагами комнату, обхватив переносицу двумя пальцами. А меня ноги не держа. Опускаюсь на пол, утыкаюсь в колени и не дышу. Голова болит от слез и пощечины. Меня колотит, как припадочную, комкаю подол платья дрожащими руками, слежу за мельканием кед от Gucci.

      Вот они останавливаются около меня, Маркус приседает на корточки, а я застываю, словно истукан, закрываю глаза, а потом… потом… Чувствую его руки на плечах, осторожно поднимаю веки и вижу что-то такое, отчего подкатывает очередная порция слез. Сожаление, раскаянье, словно прозрение какое-то, с его стороны. Резкое движение, и вот