Барвенково – Сталинград. Цена хрущёвской подлости. Николай Фёдорович Шахмагонов

новали командиры с ромбами и звёздами в петлицах, звонили телефоны, а он, всё подмечая и всё оценивая, как бы парил над этой суетой, которая хоть таковой и казалась, но была вполне управляемой единой волей, и он догадывался, чья воля верховодила всем происходящим.

      Повсюду слышалось:

      – Наконец-то. Разоблачили негодяев.

      – Что могло произойти!

      – Надо же! Что они могли натворить!

      И словно какой-то закадровый голос давал ему пояснения…

      18 июня 1941 года была направлена директива в приграничные военные округа о приведении войск в полную боевую готовность.

      Уже к исходу 19 числа поступили данные о том, что исполнение директивы саботировано Тимошенко, Жуковым, Павловым, Кирпоносом....

      В ночь на 20 июня военачальники, готовившие разгром Красной Армии, арестованы. К исходу 20 июня приграничные округа полностью приведены в боевую готовность и войска заняли боевые позиции и укрепрайоны, средства ПВО и авиация замерли в ожидании нашествия врага.

      21 июня продолжалось развёртывание вторых эшелонов и резервов, которым руководили преданные советской власти маршалы Ворошилов и Будённый. Срочно выходили из Брестской крепости стрелковые дивизии, чтобы занять свои полосы обороны, а сам город покидала, размещённая там танковая дивизия. На аэродромах спешно приводили в боевую готовность самолёты, с которых в минувшие дни по приказу окружного командования, были сняты вооружение и боеприпасы, баки, опустошённые «для просушки» заправлялись горючим, а сами самолёты, по мере готовности разлетались по полевым аэродромам, где тщательно маскировались, в войска с учебных полигонов спешно возвращались орудия дивизионной, полковой и армейской артиллерии…

      Всё было в движении. Всё, умышленно подставленное под удар врага, выводилось из-под этого удара. Мелькали фамилии военачальников, в ту пору неизвестных, но ведь сны дают информацию, прояснённую на тот момент, когда они посещают человека. А потому Ивлев подсознательно воспринимал фамилии Рокоссовского, Говорова, Катукова, Соколовского…

      И грянул бой… Он воспринимал какую-то неведомую, высшую информацию о том, что налёты гитлеровской авиации встречены на всём протяжении границ от Баренцева до Чёрного моря плотным зенитным огнём и действиями нашей истребительной авиации. Попытки врага бомбить Киев, Минск, другие города отражены на всех направлениях с большими для германской авиации потерями. На всём протяжении советско-германского фронта, в который превратились западные границы СССР, враг встречен во всеоружии и увяз, наткнувшись на прочную оборону.

      А в штаб, в котором находился Ивлев, уже поступали сведения о проведении мобилизации и подготовке мощных контрударов, с задачей перехода в решительное контрнаступление по всему фронту с главным направлением на Берлин.

      Мелькали словно кадры кинохроники. Ивлев оказывался то в Кремле, то на линии боевого соприкосновения с врагом, то в освобождённых Варшаве и Праге. И вот наконец Берлин…

      Повсюду белые флаги и толпы пленных.

      И среди них, связанные по двое заправилы рейха, которых вели на эшафот.

      Но самое интересное – казни мерзавцев – он не увидел, потому что проснулся, пытаясь сохранить остатки сна, удержать их, досмотреть, что же дальше, но то, что разбудило его, было несомненно телефонным звонком. И он, сбрасывая с сожалением, остатки сна, потянулся за телефонной трубкой, соображая, что сон был, наверное, последствием долгого разговора с генералом Гостомысловым, разговора о трагедии сорок первого года…

      Но в трубке была тишина. Он понял, что, наверное, впервые не был сразу разбужен телефонным звонком. Теперь предстояло выяснить, кто звонил и по какому поводу. Звонки в ту пору случайными не были.

      И тут в дверь постучали. Ивлев встал. Он спал в тот день практически не раздевшись, а потому необходимо было лишь надеть сапоги, прежде чем сказать:

      – Войдите!

      Вошёл капитан с повязкой дежурного и доложил:

      – Товарищ полковник, вам звонил генерал Гостомыслов. Просил срочно связаться с ним.

      Ивлев снова снял трубку и, дождавшись ответа телефонистки, попросил соединить с Гостомысловым.

      И вот снова зазвучал знакомый голос генерала.

      – Афанасий Петрович, разбудил? Извини… Дело серьёзное… Жду в кабинете.

      Голос взволнованный, не выражавший радости. И хотя Ивлев не услышал пояснений, он понял: что-то произошло.

      На календаре 18 мая, трагического мая сорок второго…

      Накануне вечером они с Гостомысловым разобрали по пунктам всё, что произошло летом сорок первого, Гостомыслов назвал виновников трагедии, назвал командующих военными округами, презревших директиву, явно не по простой халатности, а по злому умыслу.

      Об этом не принято было говорить, истинные причины трагедии не афишировались, потому что не время было раскручивать маховик репрессий справедливых, поскольку он неминуемо поднял бы волну и репрессий необоснованных. Не время… Всё это необходимо было оставить до победы. Но не в том ведомстве,