Разные всякости, всякие разности. Александр Горностаев

угощал свою знакомую конфетами, чаем, водкой. И…

      И говорили мы о жизни, о литературе. Из самого интересно, чем была отмечена встреча: перед этим вышла передача о Глазкове. И оказывается, мы смотрели её, и тогда при встрече, в разговоре своё восхищение стихами поэта высказали друг другу. Что характерно: мы просто на слух, сразу запомнили несколько строк Глазкова. Я наизусть, как запомнил, прочитал его четверостишие, немного с ошибками и Лена поправляла меня, такие не обычнее, кажется незамысловатые строки:

      Женщина красивая

      в кустах лежит нагой.

      Другой бы изнасиловал,

      А я лишь пнул ногой.

      Конечно, это было смешно до… удивления!

      Такая свобода стиха и мысли, на полотне простоватого текста столько иронии – на фоне кажущегося, ожидаемого пафоса, связанного с любовной лирикой. Просто поразительно!.. Это даже затмевало тексты уже нахлынувших в литературу вначале девяностых всяческих иронистов.

      Мы сидели весь вечер напротив друг друга, соприкасаясь коленями, чувствуя симпатию… взаимную. И Глазков был новой темой беседы. Но приятный треп не вывел нас ни к каким другим впечатлениям и действиям. Решится на большее, кроме как на чтение стихов, Вселенная тогда нас не подвигла.

      Куда-то пропала моя бывшая однокурсница. Уехала то ли в Бельгию, то ли в Америку, то ли вообще улетела на Марс и там рассказывает, как о небывальщиках, о своих знакомых, оставшихся на земле.

      Быть может, встреться мы сейчас с ней, она бы сказала: «Сашка, ну что ты выдумываешь, когда это такое было, о чем ты рассказываешь?«А я скажу: «А почему ты решила, что это я о тебе рассказываю. Мало ли на свете Елен, с которыми я был знаком. И вообще, выдумывать и сочинять это моё призвание…»

      Что бы она ответила? Да просто посмеялись бы вместе, вспоминая обо всем, что было и чего не было…

      Исчезла из моего жизненного пространства давняя знакомая. Но не исчез, не испарился из другого, творческого пространства Глазков с его гениальностью. Его творения как-то неожиданно стали важны для моих поисковых исследований в литературе. И я, то ли чувствуя что-то похожее в своей собственной судьбе, то ли просто под обаянием гениальных строк, стал чаще обращаться к стихам Глазкова.

      Я, может быть, и не заметил сразу, как нотки глазковских тем стали проступать и в моих текстах.

      Представить себя Глазковым? Наверное, это должно быть комично и юмористично. Но кто знает, куда выведет текст? Иногда письмо само распоряжается, к каким мыслимым (или не мыслимым) заключениям вывести автора….

      НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ

      Писать стихи – это, должно быть, подвиг.

      А бросить их писать – не подвиг разве?

      Я тот, кого вы, может, плохо знаете как автора, пока не прочитали, не сочли необходимым проникнуть в мои труды, не изданные как следовало бы по статусу таланта при моей жизни. Из небывальщиков я родом, из Поэтограда житель и первый сам себя издатель.