Седьмая часть Тьмы. Василий Павлович Щепетнев

дил ему спину, видно, морщинки всё-таки были.

      – Ты, Митенька, прямо жених. Ладно, ладно, не сердись, – Николя нервничал и потому был особенно развязен, болтлив, позволяя себе пошлости, немыслимые в иное время.

      Дмитрий не ответил. Сегодня собственная внешность интересовала его менее всего. Через силу он рассматривал отражение, лицо казалось длинным и унылым, но бледности не было, или она не бросалась в глаза, а это главное.

      – Совершенно, совершенно незаметно, – Николя просунул руку под фрак и на мгновение задержал её:

      – Стучит сердечко как часы! Ты моё проверь, кажется, выскочит и побежит по Крещатику!

      Дмитрий дёрнулся:

      – Потом, Николя, не время.

      – Да это я так, просто, – Николя извлёк браунинг из кармана фрака, нарочно для этого пришитого с внутренней стороны – Никто и не догадается. Игрушка, а не пистолет. Ты сам попробуй, вдруг цепляет.

      Дмитрий взял протянутый пистолет, вернул в карман фрака, потом быстро выхватил.

      – Всё в порядке.

      – Ты пробуй, пробуй.

      Дмитрий, криво улыбаясь, повторил процедуру несколько раз. Нигде не цепляло, портной своё дело знал.

      – Теперь прицелься, ну, вот хотя бы в меня – Николя отошёл к дальней стене комнаты.

      – Зачем?

      – Всё должно быть натурально, за нами… за тобой будут следить, понимаешь? – Николя встал в позу, скрестил на груди руки:

      – Целься!

      Дмитрий поднял пистолет. Браунинг он увидел только сегодня, но до этого две недели посещал тир Рахманова, стрелял из «Монтекристо», и под конец получалось совсем недурственно, тому свидетельство безделушки на этажерке, призы. Хозяин тира даже уверял, что у него несомненные способности. Наверное, хотел подольститься к выгодному посетителю, сделать завсегдатаем, а приятно было.

      Браунинг сухо щелкнул.

      – Ты убит.

      – Наповал, – согласился Николя. – Теперь давай заряжать.

      Они подсели к столу.

      – Вот этот патрон отделит наших приятелей от остальных, грубых и нехороших. Он от другого пистолета, и потому непременно заклинит механизм.

      – Зачем?

      – На всякий случая. Я тебя знаю, Митенька, войдешь в раж, так и не остановишься. Про пистолет потом напишут, и всем станет ясно, железка немного подвела.

      – А первые выстрелы?

      – Мы же обо всем договорились. Панцирь, помнишь?

      – Какой панцирь? – Дмитрий действительно забыл, последние дни прошли в лихорадочном бреду, всё путалось, сны и явь.

      – Чемерзинский, его нынче все носят, кто боится.

      – Ах, защитный… А он точно его носит?

      – Какая разница?

      – Да, действительно… – Дмитрий поставил пистолет на предохранитель, вернул в карман. Теперь браунинг ощущался иначе, ледяной спящей змеей, готовой в любой миг отогреться и ужалить.

      – Я… Я очень бы хотел быть рядом с тобой, но… Ты понимаешь… – начал опять оправдываться Николя.

      – Понимаю, – хотя не понимал и расстраивался, возникало странное чувство, словно Николя – нет, не обманывает, но ищет выгоду, свой интерес.

      – Ради меня, – Николя посмотрел ему в глаза. – Ради нас, нашего будущего.

      – Конечно. Ради нашего будущего. Я, пожалуй, пойду, – Дмитрий посмотрел на часы.

      – Да, скоро доступ закроют, – Николя выглянул в окно. – Извозчик ждёт.

      Они не стали обниматься, потом, если всё сойдет хорошо, достанет времени. Да и неловко было, Николя смотрел куда-то вбок, напряжённый, испуганный, Дмитрию стало его жаль.

      – Ты не переживай. Обойдется, – утешил он Николя.

      Извозчик подогнал пролетку к подъезду. Сейчас извозчики были дороги необычайно – визит императора создал бешеный спрос, было досадно отдавать столько денег, но положение обязывало. Явиться в театр пешком значило неминуемо навлечь подозрения, сегодня любой богатей считал за великую честь получить билет хотя бы на галерею, и потому приходилось стараться быть как все богатеи. Не выделяться.

      Было тепло, как всегда в сентябре. Киев, непривычно чистый и чинный, напоминал вдовушку, ждущую смотрин, принарядившуюся и взволнованную, хочется опять замуж, да не за абы кого, новый муж – новая жизнь, какой она станет, решится нынче.

      Чем ближе к театру, тем реже попадалась полиция, всё больше жандармы. Дмитрий старался выглядеть счастливым и уверенным, как и должно быть всякому, едущему в театр сегодня. У подъезда он соскочил с пролетки, расплатился и прошёл среди гуляющей публики, половина которой тоже, вероятно, были жандармы, одетые в штатское. Билет осмотрели внимательно, но на самого Дмитрия посмотрели вскользь.

      Времени впереди много. Он поднялся в буфетную третьего яруса, несмотря на ранний час, заполненную людьми, устроился в уголке со стаканом крюшона. О многих, находящихся здесь, он был наслышан, некоторых знал в лицо, но ни с кем не был знаком даже шапочно. Эмпиреи!