Все зеркало. Сборник

от её губ. Вырубаю бортовые огни. Теперь – полная тьма. Мы исчезли. Мы растворились. Мы – часть Вселенной.

      – Смотри.

      – Ох…

      Их – тысячи, миллионы, миллиарды квинтильонов. Раскалённых до голубого и остывающих, багровеющих перед смертью. Юных и древних. Двойных и одиноких; мертворождённых коричневых карликов и прорвавших предел Чандрасекара сверхновых.

      Они перешёптываются, подмигивают нам: тёплый воздух над нежащимся ночным океаном изгибается, колеблется.

      – Какие огромные! И близко-близко.

      Она протягивает тонкие пальцы, пытаясь соскрести пыльцу с неба.

      Я целую их – каждый ноготок, каждый сгиб.

      – Пойдём.

      Веду к борту. Океан сверкает голубым. Огоньки поднимаются, сталкиваются, смешиваются в завораживающем танце. Звёзды глядят вниз и удивляются.

      – Как зеркало! Что вверху, то и внизу.

      – Биолюминисценция. Огоньки живые, планктон.

      Она смеётся.

      – Ты чего?

      – Да ну, глупость.

      – Ну скажи.

      – Киты им питаются, планктоном. Представляешь – налопаются и давай светиться. Как пассажирские лайнеры. Да ещё и заголосят, киты ведь поют.

      Я представляю: стада сверкающих китов, распугивая танкеры и авианосцы, плывут по своим делам, сияя всеми оттенками спектра. Напевая при этом. Хохочу.

      – Обожаю тебя.

      – А я – тебя. Спасибо.

      – За что?

      – За всё. За океан, за звёзды.

      – Это не мне. Большому Взрыву.

      – А ты – его сапёр. Я бы этого никогда не увидела, если не ты.

      Она прижимается. Соски её, кажется, сейчас проломят мне рёбра и разорвут колотящееся сердце.

      В глазах её танцуют звёзды.

* * *

      Космический аппарат «Европа»

      Дела хреновые. Совсем.

      Я понятия не имею, как проходил полёт. Я должен был включиться при подлёте к орбите Юпитера, но что-то пошло не так; автоматика активировала меня только сейчас, на дне инопланетного океана.

      Поэтому остаётся догадываться, как всё было. Как аппарат маневрировал, крутился вокруг тёзки-спутника и искал подходящий кратер в ледяном панцире. Сканировал, фотографировал, отправлял данные. И долго ждал ответа: два часа только на обмен сигналами, скорость света не бесконечна. Дождался и ухнул вниз, головой в твердь.

      Двадцать километров ледяной толщи. Но если очередной выброс проломил мёрзлую броню – то всё просто: попасть в отверстие, пока его не зарастил космический холод.

      Если кроличьей норы не обнаружилось, то в ход пошёл план «Б»: разогрев внешней оболочки аппарата до полутора тысяч градусов, разгон – и «Европа» прожигала лёд, пока не достигла воды.

      Могу только гадать. В моём распоряжении всего два носителя из шести, остальные накрылись. Дублёр основного вырубился на двадцатой минуте взлёта с Гобийского космодрома. Уцелевший резервный диск чист, словно совесть младенца. Пуст, как карманы игрока, вывалившегося из казино под утро. Ни снимков Фобоса, ни записей из пояса астероидов. Будто не было двух лет полёта!

      Чёртовы халтурщики! Блоки памяти выпиливали из мокрой осины тупой