Гранд-отель «Европа». Илья Леонард Пфейффер

как чудо, сопровождаемое воркующими, надтреснутыми от недоверия голосами и ощупываемое морщинистыми руками. В скрипучих старческих возгласах слышится порой и сострадание, ведь решение растить ребенка в стране, где нет будущего, столь же смело, сколь и нелепо. Ключевые позиции занимают надутые, самовлюбленные бароны, появившиеся на свет задолго до изобретения интернета. Своей напыщенностью они беспощадно растаптывают юношеское безрассудство, называемое устремленностью. Тот, кто, исполненный ложной надежды на академическое образование, по глупости впустую растратил на него свою молодость, но все же догадался выучить два слова по-английски, пытается поскорее отсюда слинять, пусть даже в Лондон жарить гамбургеры, что считается завидным карьерным достижением, ибо приносит лучший заработок и открывает более широкие перспективы на будущее, чем какая бы то ни было должность в Италии. Оставшиеся, вроде меня, – самые что ни на есть неудачники. Мы выбрали неправильное направление. В стране, где все повернулись спиной к будущему, мы пытаемся разглядеть на горизонте путеводную звезду, но видим лишь темные очертания ухмыляющихся рож, заслоняющих нам дальние просторы.

      Она снова отхлебнула «Негрони сбальято».

      – Это была короткая версия, – сказала она. – Длинная версия будет дополнена бесконечным списком попыток, предпринятых мною, дабы вырваться из тупика, и бесповоротно саботированных людьми, не заинтересованными в каких бы то ни было изменениях или событиях. Впрочем, довольно обо мне. Расскажите теперь о себе.

3

      – Я думаю, что ты красивая, – сказал я.

      Прекрасно помню эти свои слова. То была правда, пусть и неуклюже выраженная. Если поначалу меня тронули маленькие размеры ее одежды, длина чулок под юбкой, высота каблуков и взгляд, придающий ее нарочитой элегантности оттенок безразличия, то, слушая ее рассуждения, я подпал под чары ее темных, сверкающих в летнюю ночь глаз и страстности, с которой танцевали ее лицо и руки, будто в ночном клубе ее души вспыхнуло клокочущее, дразнящее танго, требующее от окружающих тотальной капитуляции. В тот момент я был не в состоянии облечь свои чувства в слова, ибо всецело был поглощен созерцанием того, с каким издевательски беспечным видом она, выговорившись, закинула ногу на ногу, и теперь, когда она превратилась в призрак из прошлого, терзающий мою память, мне наверняка придется удалить записанный выше пассаж, если я соберусь перевоплотить свои заметки в книгу, как стилистически перегруженный и выспренный. Но факт остается фактом. Сначала я увидел красивую танцовщицу, а потом она начала танцевать. И с каждой секундой становилась все более неотразимой.

      То, что я тогда сказал правду, разумеется, не означает, что я поступил разумно. Ей, конечно, не стоило обижаться на искренний комплимент, но обрушившаяся на меня пламенная исповедь заслуживала, возможно, более содержательного ответа. Поэтому моя реакция могла и должна была ее оскорбить. К тому же благодаря моему признанию ей не составило