Подвиг Севастополя 1942. Готенланд. Виктор Костевич

во врученной фрау Юлией папке и передал мне лист с немецким переводом произведения, которое нам предстояло услышать. Тем временем в центр зала вышел мальчик лет двенадцати в такой же, как у директора, крестьянской сорочке и в широких штанах, заправленных в невысокие сапоги. Весело тряхнув вихром на голове, он энергично приступил к декламации. Голос был радостен, рифмы точны, ямбы чеканны – чего нельзя было сказать о прозаическом переводе, по строчкам которого Грубер водил указательным пальцем, давая мне понять, о чем сообщают отдельные строфы.

      Первая из них, как и положено, служила зачином, обозначала тему, расставляла акценты и указывала на главного положительного героя.

      Настал, настал сей час великий,

      И вечный революционер

      Свой бросил вызов подлой клике,

      Подав Европе всей пример[1].

      Мне удалось разобрать, что «цио» в слове «революционер» мальчик, как, вероятно, и полагалось в его языке, произнес как «ца», благодаря чему размер нарушен не был. При этом он торжественно повернулся еще к одному портрету вождя, с пояснительной подписью «Гiтлер – визволитель», и места сомнениям, кто подлинный герой, остаться уже не могло, хотя я не вполне понимал, почему революционер назван вечным. Во второй строфе начиналось изложение событийной канвы, давалось указание на соратников и антиподов протагониста.

      И вот от края и до края

      Идут германские полки,

      И в страхе, пятками сверкая,

      От них бегут большевики.

      Мне представились сверкающие пятки большевиков, это выглядело забавно. Однако нужно было следить за пальцем Грубера, переместившимся на следующую строфу, где тема антиподов раскрывалась в конкретных и узнаваемых образах.

      Трепещет жид над подлым златом,

      Ревет от страха комиссар,

      И, озираясь воровато,

      Грузин дивится на пожар.

      В этом месте Грубер кратко пояснил: «Сталин». Весьма своевременно, поскольку я как раз не понял, кто такой этот «George». Тем временем изложение развивалось по нарастающей, в нем зазвучал пафос священной борьбы.

      И возгоревшееся пламя

      Не угасить уже вовек,

      И, пронося победы знамя,

      Идет свободный человек.

      «Вероятно, доброволец из туземного батальона», – предположил зондерфюрер. Мальчик тем временем описывал трудности на пути свободных людей и их непреклонную решимость довести начатое дело до конца:

      И пусть бандиты озверело

      Вонзают в спины нам ножи…

      «Это, похоже, о партизанах», – шепнул мне Грубер.

      За правое, святое дело

      Мы смело бьемся против лжи.

      «Против сталинской пропаганды?»

      Следующая строфа являлась утверждением исторического оптимизма автора, в несколько тривиальных, но запоминающихся образах.

      И нет такой на свете силы,

      Чтоб ход времен остановить,

      И большевицкие громилы

      Не

1

Хотя Флавио Росси ознакомился лишь с прозаическим немецким переводом, автор находит возможным воспользоваться здесь оригинальным текстом, который Флавио как бы то ни было слышал (и даже мог бы при случае воспроизвести отдельные фрагменты).