Побег стрелка Шарпа. Ярость стрелка Шарпа. Бернард Корнуэлл

время довольно неуклюжего маневра на гребне хребта полк Южного Эссекса потерял, должно быть, с десяток человек, но теперь он развернулся в боевой порядок и мог делать то, чему был обучен. Стрелять и заряжать. Это – главный навык.

      – Огонь!

      Приклад ударял в разбитое плечо, и солдат, не раздумывая, хватал новый патрон, рвал бумагу почерневшими зубами, засыпал порох, забивал пулю, убирал шомпол и вскидывал мушкет. А между тем вокруг свистели пули, и свинец с противным чваканьем входил в плоть, разрывая мышцы и ломая кости, или раскалывал приклад, или пронзал навылет кивер.

      – Сомкнуть строй! Теснее! – проносилось над шеренгой, и это означало, что еще кто-то убит или ранен.

      Пальба не прекращалась ни на секунду. Мушкеты палили и палили, и каждый выстрел напоминал треск ломающейся сухой палочки, только звучал громче и резче. Стреляли наугад. Англичане не видели французов, и французы не видели англичан, потому что пороховой дым скрыл гребень холма еще надежнее, чем утренний туман. У всех пересохло во рту. Жутко хотелось пить. Люди рвали зубами плотную бумагу, и селитра засыхала на языке и в горле, а сплюнуть ее было нечем.

      – Огонь!

      И мушкеты выплевывали пламя, и облако порохового дыма вспыхивало, и позади задней шеренги стучали копыта, и где-то далеко музыканты наяривали «Гренадерский марш», но никто его не слышал, потому что каждый спешил выхватить новый патрон, зарядить чертов мушкет и выстрелить.

      Люди в строю были разные: воры и убийцы, пьяницы и насильники. Никто из них, поступая на службу, не руководствовался любовью к родине и к королю. Они пришли в армию потому, что были пьяны, когда в деревню занесло сержанта-вербовщика, или потому, что магистрат поставил их перед выбором – стать в строй или отправиться на виселицу, или потому, что соседская девчонка понесла и хотела выскочить замуж, или потому, что они по природной глупости поверили сказкам вербовщика, или просто потому, что армия дала пинту рому и трехразовую кормежку, а большинство из них никогда не ели досыта. Их били плетью по приказу офицеров, которых не били никогда, потому что они были джентльменами. Их обзывали чертовыми недоумками и вешали без суда за украденную курицу. Дома, в Англии, мирные граждане переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с выпущенным из барака служивым. Их не обслуживали в тавернах. Им платили жалкие гроши, штрафовали за каждую потерянную мелочь, а те скудные пенни, что оставались все-таки в их карманах, обычно проигрывались в кости. Это были прожженные жулики и мерзавцы, жестокие, как псы, и грубые, как свиньи, но у них было два качества.

      Гордость.

      И бесценная способность вести залповый огонь. Они стреляли быстрее любой другой армии в мире. На тех, кто стоял перед красномундирниками, обрушивался свинцовый град. Оказаться у них на пути означало смерть, и семь французских полков, стоявшие сейчас перед ними, переступили порог смерти – свинцовый град косил их, рвал в клочья, сметал с лица земли. Один против семерых, но французы так и не