Формула порока. Евгений Миронов

с очень синюшными, исковерканными глубокими морщинами, безразличными лицами потомственных бомжей. Сидели с отсутствующим выражением на лице молодые люди, стойко направляя взгляд своего узкого зрачка в противоположную стену. Рядом с юными будущими клиентами диспансера сидели потрясённые матери, чьи заплаканные глаза красноречивее любых слов рассказывали о перенесённых ударах судьбы. Наполненные слезами глаза матерей мучительно и душераздирающе вопрошали: «За что?».

      Из комнаты вели пять дверей. Мимо одной, приоткрытой, вслед за Андреем прошёл Владимир, и увидел, что в тесной маленькой коморке за столом с телефонами сидел бритоголовый мужчина в униформе Санкт-Петербургской полиции, а к его поясному ремню прикреплена длинная резиновая дубинка, какую в народе ласково именовали «демократизатор».

      – Граждане, прошу меня извинить, – обратился Андрей к почтенной публике тоном глубокого сожаления. – Поверьте, я с огромным удовольствием отстоял бы очередь, но вынужден выполнять приказ старшего по званию командира и действовать по предписанию. Служба, понимаете ли. Поэтому мне придётся пройти без очереди, и я ещё раз прошу прощения.

      Очередь осталась безучастна и безмолвна, каждый болел своим и перечить человеку в военной форме считал себе дороже.

      Дедов пропустил Владимира в белую дверь, зашёл вслед за ним и прямо от порога маленького коридора-прихожей громким командным голосом выпалил:

      – Здравия желаю! Разрешите обратиться?

      – Подождите секунду. Мы сейчас заканчиваем, – ответили ему два женских голоса из узкого кабинета с распахнутой настежь дверью.

      Вдоль вытянутого кабинета с высоким потолком и с одним зарешеченным окном стояли три обычных письменных стола, за двумя из них сидели женщины в голубых колпаках и халатах. Через стол, напротив одной из них, сидел грузный седой мужчина в тёмно-синем костюме с редкими тонкими коричневыми полосками. На его пиджаке красовались четыре ряда орденских планок, судя по которым он был ветераном Великой Отечественной войны. Глаза его обрамляли мелкие бесчисленные морщины, лицо было болезненно одутловатым.

      Густым хриплым баритоном он произнёс:

      – Спасибо, дочка, приведите в порядок, уж как обычно.

      – Как положено, вам всё сделают, можете с медицинской картой подниматься, как обычно, в своё родное отделение.

      – Я говорю всегда и всем: на всю страну осталась одна бесплатная больница, где и уход хороший, и персонал замечательный, всегда готовый помочь, – последние слова фронтовик говорил, уже открывая белую дверь на выход из приёмного покоя.

      Андрей Дедов подошёл к первой женщине и отдал направление из районного военкомата.

      – Понятно, – сказала женщина, прочитав каракули терапевта комиссии и чёткую печать военного комиссариата. – Присаживайтесь.

      Она вышла с направлением в соседнюю комнату. Вторая женщина что-то быстро безотрывно переписывала из одной толстой книги в другую.

      Владимир осматривал высокие потолки. Здание, по все видимости, было построено