Куда бежать? Том 1. Вера. Валентин Мирин

отношение к гражданской службе, а Марк Афанасьевич взял паузу и размышлял о необходимости поставить точку в вопросе возникновения суда и не оставлять между ним и этим молодым человеком каких-либо незакрытых тем. Для себя Марк Афанасьевич решил, что не раскроет истинную причину суда и так называемой «войны» между ним и отцом гостя. Марк Афанасьевич очень не любил враньё, сам не врал и всячески это пресекал, но в этом случае он посчитал, что ложь во благо и немного исказил истину. А потом себя успокаивал тем, что просто не договорил правду.

      – Войну сначала ваш отец проиграл в голове, когда решил положить в свой карман слона, и лишь затем в споре между нами. Я хочу, чтобы вы знали. Не я хотел судебной тяжбы. Это был ответ вашему отцу на отказ сотрудничать со мной по строительству подземной железной дороги. Ваш отец продвигал интересы компании, чужеродной для московской земли. Я несколько раз просил этого не делать и говорил, что готов простить долги, если он будет защищать интересы моих компаний, но он видел слона в глазах, он видел миллионы… И ещё хочу, чтобы вы знали. К смерти вашего отца я не имею никакого отношения.

      – Марк Афанасьевич… У меня и мыслей не было на вас подумать, – удивлённо и немного растерянно ответил князь.

      – Это я вам на будущее говорю… Александр Александрович, смиренно прошу меня понять, мне ваш дом не нужен. Мне нужен был союзник в московских делах. Ваш отец отказал, когда он мне был очень нужен, зато приходил всегда, когда я был нужен ему. И, смею вас заверить, я ему ни разу не отказал за двадцать лет знакомства.

      Марк Афанасьевич сказал последние слова с грустью. Он искренне жалел о смерти Александра Григорьевича, наверное, ещё и потому, что очень хотел в его лице иметь до последних своих дней верного союзника. Дом действительно Марку Афанасьевичу был не нужен. Превратить его в ещё один доходный дом? И что с того? С его-то миллионами? Одним миллионом больше или меньше – его уже это не радовало так, как раньше, когда он заработал первый миллион лет двадцать назад, потом второй через два года, потом третий уже через год. Теперь он и не знает точно, сколько их у него, этих миллионов. Теперь у Марка Афанасьевича не было другого, более ценного, чем деньги: не было признания от его сыновей и внуков, не было семейной заботы и любви. То, чего он не дал сыновьям в их детстве, юности и подростковом периоде – не было у него в его старости, о чём он жалел каждую минуту. Внутренняя жалость к самому себе превратилась в душевное страдание, которое, словно червь, подъедало тело Марка Афанасьевича, и он с каждой секундой стремительно старел.

      В редкие радостные моменты он вспоминал очень давние милые сердцу времена, когда он ещё служил приказчиком у вельможи, приносил с работы детям, которым было по нескольку лет, фрукт или конфету, чему дети очень радовались. Эти воспоминания о детских улыбках ему помогали удерживаться в работоспособном состоянии. Времена службы приказчиком прошли быстро, и Марку Афанасьевичу посчастливилось, как он позднее говорил, стать купцом. И с этого момента он для себя решил не тратиться, а все деньги вкладывать только в коммерцию.