Время, бесстрашный художник…. Юрий Левитанский

его просьбы не слышит

      правды взыскующий мастер.

      Вот он отбросил фломастер,

      тоненькой кисточкой пишет.

      Взял уже перышко в руку –

      пишет предсмертную муку.

      Самый последний штришочек.

      Малую черточку только…

      Так нас от первого крика

      и до последнего вздоха

      пишет по-своему время

      (эра, столетье, эпоха).

      Пишет в условной манере

      и как писали когда-то.

      Как на квадратной фанере

      пишется скорбная дата.

      Отсветы. Отблески. Блики.

      Пятна белил и гуаши.

      Наши безгрешные лики.

      Лица греховные наши…

      Вот человек среди поля

      пал, и глаза опустели.

      Умер в домашней постели.

      Выбыл из вечного боя.

      Он уже в поле не воин.

      Двинуть рукою не волен.

      Больше не скажет:

      – Довольно! –

      Всё. Ему больше не больно.

      Воспоминанье об оранжевых абажурах

      В этом городе шел снег,

      и светились оранжевые абажуры,

      в каждом окне

      по оранжевому абажуру.

      Я ходил по улицам

      и заглядывал в окна.

      В этот город я вернулся с войны,

      у меня было все впереди,

      не было лишь квартиры,

      комнаты,

      угла,

      крова.

      Снова и снова

      ходил я по улицам

      и заглядывал в окна.

      Под оранжевыми абажурами

      люди пили свой чай

      с послевоенным пайковым хлебом.

      Оранжевые абажуры были моей мечтой,

      символом

      всей несправедливости мира,

      в котором,

      как мне казалось,

      лишь у меня одного

      не было никакого пристанища,

      комнаты,

      угла,

      крова.

      У меня было все впереди,

      все впереди настолько,

      что я не мог оценить размеров

      своего богатства.

      – Скажите, пожалуйста, –

      спрашивал я, –

      здесь не сдается угол? –

      А в городе шел снег,

      и светились оранжевые абажуры,

      оранжевые тюльпаны

      за тюлевой шторкой метели,

      оранжевая кожура мандаринов

      на новогоднем снегу.

      Взаимосвязи

      Слепому гневу солнечной короны

      подвластны наши ливни и ветра.

      А к ливню ломит кости у вороны,

      и оттого орет она с утра.

      Все бабочки, кузнечики и мухи,

      гиена, антилопа или тур

      испытывают дьявольские муки

      от разницы дневных температур.

      Но странно, что и мы,

      цари природы,

      творенья совершенные богов,

      зависим от превратностей погоды

      не меньше мух, жуков и пауков.

      Что столбик атмосферного давленья

      таранит наши мощные тела,

      и действуют небесные явленья

      на наши повседневные дела.

      И мы следим

      за