Детективная осень. Татьяна Устинова

это сходство. – За столик, только не уроните шахматы, которые стоят слева, они старинные…

      – Куда мы попали? – шепотом спросила Анна у профессора.

      – Сейчас все узнаете, – так же шепотом ответил профессор.

      Изящный столик был уставлен тонким фарфором и хрусталем: тарелками, чашками, молочником с острым и нежным клювиком.

      – Сейчас к нам выйдет мама.

      – Генриетта Дормидонтовна! – с волнением произнес профессор. – Боже мой! Вспомнит ли она меня?

      – Когда-то ты называл ее Геней, – с грустью в голосе сказала Ида.

      Профессор на этот упрек ничего не ответил.

      В комнату вошла, нет, вплыла женщина без возраста. Древняя и вместе с тем удивительно молодая, словно через ветхую оболочку сквозили очертания юности, намеченные легким пунктиром. Она была одета в темное платье с белым кружевным воротничком и ниткой длинных жемчужных бус. Седые волосы были уложены буклями.

      – Добрый вечер, – склонился к ее руке Медведев.

      – Ах, Саня, – прошелестела пожилая женщина. – Не думала, что мы с тобой еще свидимся в этой жизни. Но замыслы Творца превосходят наши мысли и желания. Господь Бог – большой мастер на всякого рода сюрпризы.

      Она перевела взгляд на Анну.

      – Это моя знакомая. Историк. Работает в московском историко-консультативном центре «Клио». Нас объединило одно дело, точнее, одна загадка.

      – Садитесь! – взмахнула руками Ида. – Кофе, чай?

      – Ида! – Голос у Генриетты Дормидонтовны был сильным и звучным. – Подай к столу шампанское! Какая ночь! Вы не находите? – обратилась она ко всем. – Знаете, – и она наклонилась к Анне, словно намереваясь поведать ей страшную тайну, – питерские ночи особенные. В них есть надрыв, печаль и некая болезненная страстность… Как там у Гумилева…

      При упоминании поэта Анна слегка вздрогнула.

      Перед ночью северной, короткой —

      И за нею зори, словно кровь, —

      Подошла неслышною походкой,

      Посмотрела на меня любовь.

      Отравила взглядом и дыханьем,

      Слаще роз дыханьем, и ушла

      В белый май с его очарованьем,

      В невские слепые зеркала.

      Шампанское разлили по бокалам.

      – За что выпьем? – спросил профессор.

      – За любовь! – воскликнула Ида. – Любовь к поэзии и любовь к любви…

      – Очаровательный тост! – Анне показалось, что в голосе Александра Николаевича прозвучала ирония.

      Она посмотрела на него, но тот был вполне серьезен.

      Генриетта медленно пила шампанское из узкого бокала. По ее лицу растеклась блаженная улыбка.

      – Прошу к столу, чем богаты, тем и рады. Конечно, хотелось бы более роскошный стол. Но ах и увы! – словно оправдываясь, произнесла Ида.

      – Все нормально, Ида! – возразил профессор.

      – Давно вы у нас не были, – в голосе Иды прозвучал явный упрек.

      – Да. Давно, и разве мы не на «ты», Ида?

      – И что вас привело сюда?