Девять жизней Роуз Наполитано. Донна Фрейтас

рохи… До беременности и родов разгневанно твердила, что меня заставляют рожать, – Люку, маме, Джилл, каждому, кто готов был слушать. Незнакомцу в метро, ничего не подозревающему прохожему. Я просто ужасно злилась.

      И что же теперь?

      На окна больничной палаты мокрыми хлопьями ложится снег. В тусклом свете все вокруг выглядит серым. Я сажусь немного левее, удобнее. Снаружи холодает, хлопья становятся сухими и падают густо, словно порошок.

      Малышка спит.

      У нее мои глаза.

      – И как я могла не хотеть тебя? – шепчу я в крошечное тугое ушко, жемчужную раковину. – Какой была бы моя жизнь, если бы мы не встретились? Зачем мне такая…

      Бледные, с прожилками капилляров прозрачные веки трепещут. Носик, рот и лоб сморщиваются.

      – Слышала, что я сказала, милая? Знай одно: твоя мама не хочет жить жизнью, в которой нет тебя. Только это.

      Часть первая. Роуз. Жизнь 1

ГЛАВА 1

      15 августа 2006 года

      Роуз, жизнь 1

      Люк стоит с моей стороны кровати, куда обычно никогда не подходит. В руке – банка с витаминами для беременных. Он трясет ее, как пластиковую погремушку.

      Звук глухой и тяжелый – банка полна.

      В том и проблема.

      – Ты же обещала, – спокойно говорит Люк.

      Ого, да у меня неприятности.

      – Иногда забываю принять таблетку, – признаюсь я.

      Он снова трясет банкой, как маракасом.

      – Иногда?

      Лучи солнца, падающие сквозь занавески, обрисовывают контур его тела; рука, высоко поднявшая предмет, столь оскорбивший мужа, очерчена светом и сияет.

      Я застыла в дверях нашей комнаты, куда шла достать одежду из комода и шкафа. Самые обыденные вещи: белье, носки, топ и джинсы. Как в любое другое утро. Я хотела унести их в ванную, чтобы принять душ и переодеться, а теперь стою, скрестив на груди руки, и сердце так и колотится от обиды и злости.

      – Ты что – сосчитал их, Люк?

      Мой вопрос как холодный сквозняк в теплом августовском воздухе.

      – А если и так, Роуз? Если сосчитал? Будешь меня винить?

      Поворачиваюсь к нему спиной и открываю длинный ящик, где хранится нижнее белье: лифчики, трусы, топы. Роюсь в вещах, нарушая порядок. Все выходит из-под контроля. Сердце бешено стучит.

      – Ты обещала, – говорит Люк.

      Я беру трусы – самые закрытые. Хочется кричать.

      – Будто обещания в нашем браке что-то значат…

      – Это нечестно.

      – Очень даже честно.

      – Роуз…

      – Да, я не принимала таблетки! Я не хочу ребенка! Никогда не хотела, не хочу и не захочу. Ты знал это еще до помолвки. Я тысячу раз тебе говорила. Миллион раз!

      – Ты согласилась принимать витамины.

      – Я сказала это, чтоб ты прекратил меня мучить. – Глаза застилают слезы, хотя внутри все пульсирует от ярости. – Сказала, потому что хотела немного покоя.

      – То есть соврала.

      Уронив трусы на пол, я поворачиваюсь к мужу и подхожу к кровати, чтобы посмотреть ему в глаза.

      – Ты клялся, что не хочешь ребенка.

      – Я передумал.

      – Ну правда. Конечно. Фигня какая. – Я на всех парах несусь под откос, мы вместе несемся, и я не знаю, как остановить катастрофу. – Передумал ты, а соврала я.

      – Ты сказала, что попытаешься.

      – Я сказала, что буду пить витамины. На этом все.

      – Но не пила!

      – Пила немного.

      – Сколько?

      – Не знаю. В отличие от тебя, я не считала.

      Люк берет банку обеими руками, давит ладонью на крышку, проворачивает, открывает. Заглядывает в отверстие.

      – Она полная, Роуз. – Он снова смотрит в мою сторону, качая головой.

      Меня захлестывает его недовольство.

      Кто этот человек? Это его я любила, вышла за него замуж?

      Я почти не вижу сходства между ним и тем мужчиной, который смотрел на меня, словно я единственная женщина во Вселенной, смысл его существования. Мне нравилось быть такой для Люка. Быть для него всем. Он тоже всегда был всем для меня – мужчиной с нежным задумчивым взглядом, с самой дружелюбной и открытой улыбкой. Я верила, что стану любить его до скончания дней.

      Внутри меня, как мотыльки, что не в силах найти выход, бьются слова: «Но я люблю тебя, Люк…»

      И вместо того, чтобы обезвредить бомбу, я взрываюсь: выбиваю у Люка банку. Рука словно бита, ударяет сильно и высоко. Большие овальные таблетки разлетаются радугой уродливых зеленых «Скиттлз», рассыпаются по полу и белым простыням кровати.

      И мы с Люком сразу будто застываем. Губы у него слегка приоткрыты, виднеется край острых белых зубов. Взгляд следит за таблетками – таблетками, что превратились в символы успеха или неудачи нашего брака, будто они –