Дети Луны. Василий Павлович Щепетнев

понуждать себя браться за дело. Все разглагольствования мои насчет кофе, дворцов Ольденбургских и прочего не более, как попытка отвлечься.

      Один есть способ справиться с нервами – прыгнуть в воду, надеясь, что дно глубокое.

      Я и прыгнул.

      Тело лежало на ковре, обыкновенном, ширпотребовском, никакой экзотики, три на четыре. Головой к окну. Принадлежало оно женщине лет сорока, роста около ста семидесяти сантиметров, худощавого телосложения, одетой в махровый халат и трусики.

      Причина смерти сомнений не вызывала: слева от грудины, в промежутке между третьим и четвертым ребром, торчал деревянный колышек.

      Я осторожно повернул тело. Так и есть – острие колышка выходило из-под левой лопатки.

      Следующий час я делал то, чему меня научили в Санкт-Петербурге – разумеется, применительно к местным условиям. Осматривал тело, отмечал трупные пятна, светил лампой Вуда, пытаясь обнаружить биологические жидкости (прежде всего сперму), заглядывал в естественные отверстия, проверял подногтевые пространства и т.д. и т.п. Правда, приходилось это делать впотьмах, керосиновая лампа и фонарь в двадцать первом веке являлись анахронизмом, при дневном свете все будет несравненно яснее. Но любое промедление пагубно для определения времени смерти – увеличивалась погрешность; оттого-то я и работал, как работалось.

      За окном посерело, когда я в первом приближении записал полученные данные.

      Оставалось дожидаться настоящего света.

      – Что скажите, доктор? – капитану не терпелось действовать. То есть – думать.

      – У меня сложилось впечатление, конечно, сугубо предварительное, что ее убили, – ответил я, приводя в порядок собственные мысли.

      – Что бы я без вас делал, доктор!

      – Если судить по температурной кривой, к моменту осмотра прошло не менее десяти часов от наступления смерти. Скорее даже двенадцать. Тело остыло практически полностью, двадцать три градуса при температуре воздуха двадцать два. Непохоже, что ее насиловали – нет характерных признаков, нет и спермы. Вскрытие, возможно, кое-что и добавит.

      – Значит, убили ее около четырех часов дня?

      – Наука говорит – да. Плюс-минус час.

      – Тело обнаружили в одиннадцать вечера. Пока сообщили нам, пока мы приехали, пока приехали вы, доктор…

      – Как и кто нашел ее? – я спрашивал не из пустого любопытства. Чем больше судмедэксперту известны обстоятельства, тем точнее его заключение – так меня учили.

      – Сосед. Заметил, что открыта дверь. Позвал. Никто не ответил…

      – Зоркий сосед. В одиннадцать темно.

      – Деревня ж.

      Я зевнул. Зевают от скуки, от волнения, от недосыпа, зевают и ради времяпрепровождения.

      Зевота – штука заразительная, могучая тройка минут пять соревновалась в этом древнем искусстве.

      – Нас Петренко ждет в конторе, с чаем, – сказал Ракитин.

      – Чай – хорошо. А кто такой Петренко?

      – Чему вас только в институте учат, доктор. Петренко