Завтрак с полонием. Наталья Александрова

разразился длинной раздраженной тирадой.

      – Вот и я так считаю, – согласился бородач и повернулся к Павлу: – Ты к девке из бара ходил? Ходил. Про Усмана спрашивал? Спрашивал. К Айше пришел? Пришел. Так что ни с кем мы тебя, дурак-человек, не перепутали. Это ты дорогу перепутал, пошел туда, куда не следовало. Зачем про Усмана спрашивал? Хочешь на него дело это повесить? Хочешь на всех нас дело это повесить? Никак не получится, дурак-человек! Мы этого человека не убивали!

      Чеченец выпрямился, потер одну руку о другую и яростно сверкнул глазами:

      – Нам его убивать зачем? Он нам как брат! Он – правоверный, мусульманин, нашего Ахмата друг! А его хотят на нас повесить, чтобы поссорить с англичанами…

      Внезапно, с резким хриплым выдохом, он снова впечатал кулак в живот Павла. Ощущение у Павла было такое, будто ему выстрелили в живот из базуки. Комната поплыла перед глазами, воздух стал жестким и колючим, как битое стекло. Павел задержал дыхание, затем медленно, экономя силы, втянул сырой холодный воздух. Ноздри жадно расширились, в голове немного прояснилось.

      – На кого ты работаешь? – вполголоса, доверительно и почти дружески спросил чеченец.

      – На фирму «Задруж», – едва слышно выдохнул Павел. – Маломерные суда, катера и яхты… хочешь яхту с большой скидкой? Могу посодействовать… хорошую океанскую яхту, с большой каютой и всеми удобствами…

      – Издеваешься, да? – На лице чеченца появилось выражение детской наивной обиды. – Это нехорошо. Я не люблю, когда надо мной издеваются. В наших горах можно целое кладбище собрать из тех, кто на меня косо посмотрел… нет, ты совсем дурак!

      Он прищурил глаза, словно раздумывал, и наконец вздохнул как бы с сожалением:

      – По всему видать, что по-хорошему с тобой не получится… а мучить тебя… я солдат, я не палач, мне это не по душе…

      – Так что – неужели отпустишь меня? – с сомнением поинтересовался Павел.

      – Зачем отпустишь? – Чеченец поднял брови. – Ты же мне ничего не сказал… нет, дурак-человек, я тебя Шамилю отдам… Шамиль – он зверь, ему людей мучить – как песню петь. У него от чужой боли душа радуется. Так что ему ты все расскажешь. Одно плохо – после него тебе уже жить нельзя будет. Он с людьми такое делает – я сам иногда нервничаю, спать не могу, есть не могу…

      Бородач выпрямился, отступил на шаг и громко щелкнул пальцами, как будто подзывая официанта.

      Его напарник что-то крикнул по-чеченски, и сзади, за спиной Павла, тяжело скрипнула железная дверь.

      Павел не мог видеть того, кто вошел в комнату, но слышал его медленные, тяжелые шаги и шумное дыхание.

      Шаги приближались, и в душе Павла зашевелился темный мистический страх. Всегда невидимая, загадочная опасность кажется неизмеримо страшнее опасности очевидной…

      Наконец шаги приблизились, и Павел увидел Шамиля.

      Это был человек не очень большого роста, но с чудовищно широкой грудью, выпуклой и круглой, как пивная бочка. Руки его свисали почти до земли, как у гориллы или орангутанга, и заканчивались кулаками, огромными и тяжелыми,