Сломленный бог. Гарет Ханрахан

дождевые капли на его панцире.

      И каждый из них сейчас мертв или пропал навсегда – так же как само Братство.

      – Твой батя, – сказал Тиск, – всегда держал бутылочку вина для гостей.

      – Нет. Только для друзей.

      Лицо Тиска осунулось.

      – Я никогда не сделал бы ничего ни тебе, ни твоим близким. Я был с тобой на похоронах, не забыл?

      Не на одних, подумал Бастон. Двух, за эти два года. Его жена, Фей, никогда не состояла в Братстве. Она вообще никак не была связана с воровской жизнью. Фей была его вторым шансом, началом с чистого листа, и ее тоже не стало.

      – Я вместе с тобой принес бы к сестрам тело твоего отца, – продолжал Тиск, не подозревая, что наступает на мину, – если бы только его останки нашли.

      – А потом ты принял пепел. Нарушил клятву Братству и пристал к Гхирдане.

      Тиск ощетинился:

      – Я не нарушал клятвы. Но и не собирался приковывать себя к трупу, который уже пролетел пол трупной шахты. Когда я ушел, Братства, почитай, уже не было. – Он вскинул руки, словно дарующий благословение священник. – Я знаю, Бастон, ты смотришь на это иначе, но правда есть правда.

      «Мы могли бы отстроиться заново, – подумал Бастон. – Если бы ты и другие хранили верность». Безусловно, пришлось бы тяжко, слишком многие в их рядах не пережили этот хаос. Но перед ними открылись бы непроторенные пути. Новый город пророс из развалин – чем не буквальное возрождение надежды? Если бы Братство объединилось, то могло бы завладеть этой божественной благодатью, сделать Новый город своим. Вместо этого он упал драконам в когти, а Братство распалось.

      – Тиск, – сказал Бастон, – зачем ты пришел?

      – Взять тебя с собой в Новый город.

      – Я пепел не приму.

      Тиск почесал лоб:

      – Я этого и не предлагал. Но… – Снаружи послышался необъяснимый звук, какой-то трескучий шепот.

      – Тихо, – шикнул Бастон. Оба мужчины замерли.

      Через окно они увидели, как на примыкающие к дому кучи хлама во дворе ступает паучья лапа с дерево толщиной. Тонкие волоски на лапе этого божьего отродья извивались, как усики. Бастон высунулся в окно – над домом раставил конечности паукообразный дух. Созданье было лишь отчасти реально, его сущность то и дело выскальзывала из смертного мира и возвращалась назад, свет луны отражался от плоти – полосы изменчивого тумана. Восемь глаз уставились сверху на Бастона, словно ощупывали его разум. Он чувствовал или вообразил, что чувствует, как паук ковыряет пласты его мозга. И затолкал мысли подальше. Навязал груз и утопил в темном отстойнике подсознания. Дал рассудочной части заполниться каждодневными мыслями – найдется ли завтра утром работа в порту, остался ли в чулане хлеб, починит ли он наконец разбитое окно наверху.

      Ничего не обнаружив, паук двинулся дальше, с неестественной легкостью переступая через ряды однотипных домишек. Бастон услыхал с улицы ишмирские распевы – жрецы поспевали за эманацией бога, пока та вела свой ночной розыск.

      Тиск выдохнул:

      – Клянусь всеми преисподними, Бастон, как